class="p1">И вдруг почувствовал Клим, что сам не может двинуться с места, что старые мертвецы приковали его к полу, потянув изо всех сил за старые жилы его старческое тело вниз — в землю, что сам он превратился в холодную бескровную статую, закоченел, окаменел на месте.

И белая лестница с тусклыми пыльными люстрами была наполнена расположенными правильно по стенам бронзовыми людьми, посреди которых застыл в оцепенении старый слуга старых отживших господ.

— Дремлешь, старина, смотри, не упади, не клюнь носом, — крикнул снизу часовой-красноармеец, наливавший себе из жестяного чайника чай в стакан, стоявший на ступеньке белой лестницы.

Старик встряхнулся, зашатался, схватился за перила лестницы, сплюнул и быстро-быстро сбежал вниз в швейцарскую, ощущая за спиной легкий холодок, будто кто-то мертвый гнался за ним.

С тех пор Клим никогда не задерживался на белой лестнице.

А белая лестница по-прежнему хранила свою неизъяснимую тайну, и старый Красный дворец на площади слабо мигал своими окнами и смотрел на площадь пустыми, гаснущими глазами.

Золотые погоны

Однажды в казарме — во времена керенщины — меня позвал к себе в кабинет полковник Осепьянц — он знал, что я большевик.

— Скажи, пожалуйста, дорогой мой, какая разница между двухпалатной и однопалатной системой управления?

Я объяснил.

— Ата, та, та. Понимаю, — вскричал полковник, и глаза его заблестели разрешенной догадкой. — Значит, при однопалатной системе большинство будет крестьян…

— Конечно.

— И значит, в таком случае мужики смогут провести закон, чтобы отнять у нас землю.

— Разумеется.

— У-у-у. Теперь я понимаю. Умный голова у большевиков, умный голова. Поэтому нельзя вам ни на какое согласие со старыми классами идти. Это здорово. Умный голова. Значит, нам, дворянам, каюк. Ничего. Теперь можешь идти, душа мой.

И полковник остался в большом размышлении о печальных последствиях, вытекающих из однопалатной системы управления.

А другой полковник, Рябцев, не колебался.

В Кремле, в казармах 56-го караульного полка, окруженный солдатами, Рябцев спокойно и уверенно говорил Муралову:

— Ну, что вы мне рассказываете и стращаете меня. Стоит мне пять минут поговорить по аппарату с фронтом, и вы будете раздавлены.

— Не увлекайтесь, полковник, не увлекайтесь, — предостерегал Рябцева товарищ Ярославский.

А потом долго ночью, в Кремле, в помещении около Успенского собора, полковник Рябцев, капитан Наумов, полковник Осепьянц и другие полковники с беззаботностью обреченных людей высчитывали, как скоро можно раздавить болячку, которая засела в Московском Совете и называлась Военно-революционным комитетом Москвы.

Никому из них и в голову не приходило, что эти несчастные полуштатские, полусолдатские шляпы и шапки через несколько дней сядут в Кремле властью.

Впрочем, в глубине своей души, полковник Осепьянц иногда схватывался.

— А ведь тут вопрос не только власти, но и земли. Землю-то большевики мужикам отдают, а мужики, солдаты, как бы они в самом деле нас того… не погнали.

Попробовал он это сказать рядом сидевшему капитану с немецким лицом и усами кота.

Капитан поморщился, фыркнул и бросил:

— Ах, абсурд: у них ни одного командира.

— А все-таки… — усомнился в последний раз полковник.

Три совещания

(К Октябрьским дням)

К двери прибили кое-как три доски так, что дверь казалась заколоченной. Надо было, чтоб никто не знал хода в эту комнату.

В ней каждое утро собирались трое. Приходили пораньше, чтоб никто не видел, ибо с 10 часов весь огромный дом («Дрезден» на Советской площади) кишел народом.

В таинственной комнате собиралась тройка. Один вынимал из портфеля план Москвы, где крестиками были отмечены улицы, удобные для баррикад. Другой имел такой же план города с отметками крыш домов, где удобнее было ставить пулеметы и запасы бомб. Третий представлял тот же план, где ноликами были отмечены учреждения и здания, которые надо было занять прежде всего (телеграфная станция, почта, телеграф, вокзалы, электрическая станция и т. п.).

Обсуждали крестики, потом отметки о крышах домов, потом нолики на карте Москвы. Потом обсуждались некоторые непредвиденные обстоятельства, как-то: что делать, если некоторая войсковая часть, выступив первоначально за нас, вдруг перекинется в сторону противника; или как быть, если у противника окажется сильная артиллерия, и т. п.

Окна секретной комнаты выходили на маленькую площадь, где скакал на бронзовом коне бронзовый всадник — Скобелев.

Те трое, что обсуждали по крестикам и ноликам план баррикад, поглядывали в окно, курили и видели, как Скобелев на коне хотел влететь в окна Московского Совета.

Обсуждавшие не знали — сомневались — суждено ли им будет победить таких, как Скобелев. Никто из троих не знал, что если они победят так, как Скобелев, они победят всю ту культуру, которая создала бронзового коня на этой площади.

Тройке поручено было, впрочем, не умствовать, не мудрствовать лукаво, а подготовить технику восстания.

______

А в кабинете с бордовыми обоями, с большим окном, выходящим на Всеволожский переулок, не трое, а 22 штаб-офицера под председательством молодого поручика, помощника командующего войсками, обсуждали план сопротивления тому, что готовила тройка.

— Я сегодня говорил с Юго-Западным и Западным фронтами. Помощь нам обеспечена, что касается Москвы, то какое сомнение: Совет солдатских депутатов на нашей стороне — раз, партия социалистов-революционеров уже подняла и широко раскинула свою агитационную кампанию — два. Давеча я был в казармах, и нам аплодировали — три. Конечно, есть элементы…

Элементы…

С этого слова и разгорались споры. Элементы-то и беспокоили все собрание. Если бы не было этих элементов, нечего было бы и обсуждать и призывать на помощь фронт.

Приводилось много примеров того, как элементы приводили в смущение самые, казалось бы, надежные части.

Вообще — элементы…

Для большей уверенности штаб Московского военного округа, то есть 22 штаб-офицера, собравшиеся здесь, звонили в Моссовет и вызывали представителей социалистов-революционеров, которые обычно тоже обсуждали и приглашали для большей достоверности своих суждений представителей штаба.

22 штаб-офицера курили, гремели шпорами, в полевых книжках писали рапорта о настроении своих частей и, подходя к зеркалу, крутили усы.

Наконец кем-то было внесено предложение: образовать Совет офицерских депутатов. Что, в самом деле, апеллировать к Совету солдатских депутатов? Довольно. Пора свой совет учинить. В нем будут свои социалисты-революционеры. Зато уже в нем наверняка не будет элементов…

При этой мысли собрание оживилось и шумело.

______

А на пятом этаже «Метрополя» в маленькой каморке было совсем, совсем тихо. Там у окна за круглым столом сидело трое: один толстый и лысый. Под стулом у него стоял цилиндр. Другой белый, кудрявый, высокий, с большими белыми глазами, с усами а-ля Вильгельм, с прямым пробором посредине умной головы. Под стулом у него лежал портфель, шляпа и в ней коричневые перчатки. Третий был военный, командующий Московским округом. Большой лоб его, раздавивший