Политическое давление, похоже, возымело действие, так как вскоре администрация Тафта организовала встречу между членами комитета, курирующего движение за Галвестон, и высокопоставленными чиновниками, включая министра торговли Нагеля, помощника министра Кейбла и генерального прокурора Джорджа Викершама. Обе стороны встретились 11 декабря 1910 года, причем Шифф и Макс Колер, адвокат по вопросам иммиграции, говорили в основном от имени движения Галвестона. В течение двухчасовой встречи Шифф становился все более разочарованным. Наконец он вспыхнул, как бывало в прошлом во время подобных конференций, посвященных судьбе его народа. Банкир вскочил на ноги и ткнул пальцем в Нагеля: "Вы ведете себя так, будто я и моя организация находимся под судом! Вы, господин министр, и ваш департамент на скамье подсудимых, и страна пожалеет, если это начинание, столь способствующее продвижению лучших интересов нашей страны, а также человечества, будет задушено необоснованными препятствиями вашего департамента!"

Высказывание Шиффа возмутило Нагеля, и Уикершем отозвал банкира в сторону, чтобы разрядить напряженность. "Мистер Шифф, - сказал генеральный прокурор, - постарайтесь не доводить дело до антагонизма; я помогу вам, если смогу". Когда Шифф и Нагель успокоились, министр торговли заверил представителей Галвестона, что сделает все возможное, в рамках закона, чтобы помочь им в работе. Проявляя добрую волю, он распорядился освободить группу еврейских иммигрантов, задержанных в Галвестоне для возможной депортации.

Теперь движение получило квалифицированную поддержку администрации Тафта, но ему с трудом удавалось набирать обороты. Помешанный на своей непоследовательности и внутренних распрях среди европейских партнеров, проект Шиффа просуществовал еще несколько лет, прежде чем окончательно закрыться в 1914 году. За семь лет своего существования Галвестонское движение расселило около десяти тысяч еврейских беженцев - менее половины от двадцати пяти тысяч иммигрантов, которых Шифф надеялся поддержать своим первоначальным обещанием в 500 000 долларов. Тем не менее, Шифф отказался признать неудачу. "Я считаю, что у нас есть право считать, что мы в какой-то мере преуспели", - сказал он Феликсу, члену комитета, курировавшего работу в Галвестоне. Каждый иммигрант, поселившийся "в обширных внутренних районах Соединенных Штатов", будет привлекать других, и, как он отметил, "мы приобрели опыт, который, несомненно, будет очень полезен в дальнейших усилиях, которые должны быть направлены на то, чтобы направить иммиграцию в переполненные города Северной Атлантики и через них в порты, где она может быть более практично распределена по тем районам Соединенных Штатов, где иммигрант действительно нужен".

Когда Шифф и его коллеги пытались решить иммиграционный кризис у себя дома и обойти ограничителей, пытавшихся перекрыть поток еврейских беженцев и других нежелательных людей, они не упускали из виду внешние корни проблемы. На самом деле, их усилия, направленные на то, чтобы царь и его империя были обличены и наказаны, а Россия была вынуждена признать равные права своих евреев, только усилились. Эта кампания, вызвавшая беспрецедентное проявление единой еврейской силы, завершилась еще одним громким столкновением с администрацией Тафта - таким, что Тафт остался президентом на один срок. Но политические перепалки и противоречия этой эпохи нанесут глубокие раны Якобу Шиффу и его семье.

Глава 20. ПАСПОРТНЫЙ ВОПРОС

15 февраля 1911 г., через два месяца после встречи Шиффа с министром торговли и генеральным прокурором по поводу судьбы Галвестонского движения, президент Тафт вызвал финансиста и небольшую группу еврейских лидеров в Белый дом, чтобы обсудить другой вопрос, ставший политическим очагом: русско-американский договор 1832 г.

Когда первый срок Тафта подходил к концу, паспортный вопрос так и остался без ответа, хотя президент, казалось, склонялся к позиции своего посла в России Уильяма Рокхилла и государственного секретаря Филандера Нокса, которые указывали на экономические и внешнеполитические опасности договорного балансирования. Для них паспортный вопрос казался незначительным по сравнению с возможными последствиями, поскольку мало кто из американских евреев имел желание ехать в Россию. Но этот вопрос имел более широкое значение, подчеркивали Шифф и другие эмиссары Американского еврейского комитета во время многочисленных встреч с Тафтом и членами его администрации. "Наша тревога по поводу того, что наше правительство примет меры, не должна быть неправильно понята", - объяснял Шифф в письме к издателю New York Times Адольфу Очсу.

И не потому, что евреи Соединенных Штатов делают упор на допуске в Россию нескольких сотен своих соотечественников, которые могут ежегодно желать уехать туда, а из-за убеждения, что как только Россия будет вынуждена жить в соответствии со своими договорами и принимать иностранных евреев в свое владение на основе равенства с другими гражданами иностранных государств, русское правительство не сможет поддерживать блеск поселения в отношении своих собственных евреев. Вы видите, что это большой вопрос, затрагивающий самые священные права человека.

К январю 1911 года Американский еврейский комитет заметно сменил тактику терпеливой, но настойчивой пропаганды на более агрессивную и публичную позицию. Шифф и другие еврейские лидеры решили, по словам банкира, "разжечь огонь в тылу президента". Если их частные лоббистские усилия не смогли сдвинуть президента с места, возможно, на него повлияет народное мнение. Шифф призвал Луиса Маршалла вынести их дело на публику, что адвокат и сделал 19 января 1911 года, выступив с убедительной и широко разрекламированной речью на собрании Союза американских еврейских конгрегаций, в которой он назвал Тафта трусом за его бездействие. "Если только добродетель мужественности не покинула эту республику, - заявил Маршалл, - ее граждане больше не будут терпеливо наблюдать за издевательствами над дипломатической процедурой, а будут настаивать на полном аннулировании всех договоров, существующих сейчас между Соединенными Штатами и Россией".

После выступления Маршалла члены ВКП единогласно одобрили составленную им резолюцию, призывающую президента "принять немедленные меры" для разрыва договорных отношений с Россией. Усиливая давление на Тафта, конгрессмен Герберт Парсонс, республиканец, представлявший Нью-Йорк, в следующем месяце внес на рассмотрение резолюцию о разрыве договора 1832 года.

Менее чем через неделю Тафт, видимо, почувствовав накал страстей, передал приглашение в Белый дом Шиффу и его союзникам. Президент и его гости, среди которых, помимо Шиффа, были Маршалл, представитель Нью-Йорка Генри Майер Голдфогл и бывший дипломат Саймон Вулф, обменялись светскими беседами за обедом. Затем они удалились в библиотеку Белого дома, чтобы обсудить обсуждаемую тему. Шифф и другие сидели в кругу лицом к президенту, готовые в очередной раз доказывать, почему Соединенным Штатам следует расторгнуть договор с Россией. Но прежде чем кто-то успел заговорить, Тафт достал из ящика стола пачку бумаг и начал читать вслух. Вскоре стало ясно, что президент привел их в Белый дом не для того, чтобы выслушать, а для того, чтобы озвучить свое решение.