Прежде чем Марика успела понять, что происходит, вступительный ритуал вопросов и ответов завершился. Она подошла к служительницам, и снова последовали вопросы. Марика отвечала быстро и заученно, в нужное время изображая положенные жесты. Она чувствовала себя будто танцовщица, слившаяся воедино с музыкой и грациозно кружащаяся в состоящем из поворотов и прыжков танце – идеальном творении совершенной магии. Точность и артистизм ее движений передались служительницам, которые тоже поддались их непревзойденной ритмике.

Напряжение, вызванное присутствием врагов, спадало под воздействием дарама и всеобщего единения, центром которого она стала. Ощущение это росло, заполняя и захлестывая собой все остальное.

И все же в глубине души Марика не могла смириться с тем, на что обрекал ее ритуал.

Служительницы завершили допрос. Один за другим Марика избавилась от посоха, пояса из черепов, чепца и церемониального облачения, бросив их в пылающий очаг, вокруг которого стояли служительницы. Зал наполнился зловонным дымом. Несколько мгновений спустя она уже стояла перед собравшимися полностью обнаженная, и весь ее наряд составлял лишь узор на шерсти.

Наступил решающий момент. Камень преткновения. Последняя надежда тех, кто желал ей зла. По-настоящему телесная часть обряда, когда ее положат на алтарь и сестра-целительница призовет сущих из мира призраков, которые навсегда лишат ее права на материнство.

Встретившись взглядом с Градвол, Марика кивнула. Старейшина обошла дымящийся очаг и протянула ей облатку, которую Марика взяла зубами.

Она добавила легкий штрих ко всей церемонии, повернувшись к собравшимся, прежде чем раскусить, разжевать и проглотить облатку, – и тут же почувствовала их невольное восхищение.

Чаф тут же приятным теплом разошелся по телу. Служительницы обошли вокруг очага и, подняв Марику, уложили ее на алтарь. Над ней нависла сестра-целительница.

Какая-то частица Марики пыталась сопротивляться, закричать, рвануться, убежать, но она подавила все эти желания.

Марика почувствовала, как внутри ее движется призрак, уничтожая яичники и трубы. Физической боли не было, лишь душевная. Ей говорили, что потом будет лишь немного неприятно.

Она ушла в себя, сбежав в мир призраков, и какое-то время оставалась там.

Когда она вернулась в реальность, все уже закончилось. Зрители покидали зал. Служительницы и их помощницы наводили порядок. Над Марикой стояла довольная Градвол:

– Все не так уж и страшно, верно, Марика?

Марика хотела ответить, что душевная боль никуда не денется, но дарам и чаф лишили ее дара речи. Она вдруг вспомнила так и оставшуюся неоплаканной стаю, подумав, простят ли ее духи? И сможет ли она когда-либо простить Градвол, вынудившую ее пойти на преступление против нее самой.

Но она знала, что все пройдет. И боль в душе тоже.

– У тебя все отлично получилось, Марика. Воистину впечатляющий Тогар. Даже тем, кто тебя недолюбливает, пришлось признать, что ты выдающаяся мета.

Ей хотелось возразить, что они никогда этого не отрицали и именно потому ее боялись, но язык не повиновался.

Градвол похлопала ее по плечу:

– Ты теперь четвертая советница. Утиэль официально объявила об отставке, как только завершилась церемония. Прошу тебя, разумно пользуйся своей властью. Скоро придут твои воктры. Скажу им, пусть напомнят, что я хочу тебя видеть после того, как полностью придешь в себя.

Градвол нежно, любяще коснулась ее – так, как не удавалось даже матери. На мгновение Марике показалось, будто она обязана покровительству старейшины чем-то большим, нежели просто беспокойством о судьбе Рюгге.

Она выбросила эти мысли из головы, что было нетрудно, учитывая вызванный чафом дурман.

– Поправляйся, – прошептала Градвол и вышла.

Грауэл и Барлог появились через несколько минут после того, как ушла последняя силта. Марика едва заметно усмехнулась, глядя, как обе крадучись ходят по залу, заглядывая во все укромные места. Это они-то, верившие, что силты могут с помощью колдовства становиться невидимыми? Наконец они подошли к ней и помогли сойти с алтаря.

– Как все прошло? – напряженно спросила Барлог.

– Отлично, – прохрипела Марика осипшим от снадобий горлом.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Физически – прекрасно. Но до чего же мерзко на душе…

Охотницы снова оглядели все закоулки.

– Можешь говорить по делу? Или слишком плохо соображаешь? – спросила Грауэл.

– Могу. Да. Но сперва заберите меня отсюда.

– Сторет нашла тех рабочих, – сказала Грауэл Марике, когда они отвели ее в жилище. – И пока ты была там, обо всем рассказала. Им не хотелось говорить, но она убедила их, что пришла по твоему поручению. Они признали свой долг. Им мало что известно, но, по их словам, ходят упорные слухи, что мятежники нашли себе могущественного верлена, который сможет победить силт со всем их колдовством, когда будет готов. Так что ничего еще не закончилось. Как ты и предполагала.

Во время допросов пленных мятежников выяснилось, что все они считают, будто с их преступным движением вскоре должно произойти нечто важное. Марика не поняла, что именно. В конце концов она решила отыскать двоих рабочих из Макше, которые служили ей в Понате несколько лет назад и поклялись отплатить воображаемый долг.

– Колдун, – пробормотала она. – И естественно, великий. Иначе он не внушил бы им столь безумную надежду.

Она ничего не говорила об этом старейшине – интуиция подсказывала, что лучше держать язык за зубами. По крайней мере, пока.

– Мы должны его найти. И если не удастся его использовать – убить.

Впервые за долгое время Грауэл и Барлог согласились со столь кровожадным заявлением. Они хорошо помнили верлена, который впервые привел кочевников с Жотака.