Шрифт:
Закладка:
Енот, кланяясь и отдуваясь, выкатился из полковничьего кабинета, а полковник по привычке снова подошел к окну. Все дело в той неудачной засаде месяц назад… Дураки просто спугнули Гамальяно, и теперь он не теряет бдительности. Что говорить, а в здравом смысле мальчишке не откажешь.
Итак, вторая партия тоже оказалась в пользу паршивца. Но Орсо точно знал непогрешимое правило: у каждого есть слабое место, ударив в которое можно пробить любые доспехи. Есть такая ахиллесова пята и у Гамальяно. Это Мак-Рорк. Единственный близкий ему человек. И человек этот находится в двух шагах от полковника и в полной его власти.
Глава 26
О чем лгут маргаритки
Сестра Инес деловито орудовала у раскаленного горшка, источающего пар и терпкий, горький запах календулы. Краем глаза она пристально следила за Паолиной, стоящей на коленях у бадьи с грязной водой и сосредоточенно моющей пол.
– Гляди, чтоб снедь никакая промеж плит не осталась, – сухо скомандовала монахиня, – опосля крыс не оберемся.
Прислужница не ответила, лишь откинула за спину края велона и продолжила свое занятие. Сестра Инес покачала головой и отвернулась к горшку. В глубине души она знала, что придирается к отроковице без особой на то нужды, но Паолина вызывала у нее почти безотчетную непреодолимую потребность нравоучать, выискивать небрежность и нерадивость в самых обыденных делах, будто до отказа натягивать узду, понукая необъезженную молодую лошадь.
Сама Инес оказалась в монастыре, будучи не старше Паолины. Выросшая в трущобах и рано осиротевшая, она досыта хлебнула нищеты, побоев и беспримерного человеческого скотства. Стены обители укрыли ее от страшного мира ранней юности, и много лет послушница не покидала этого надежного и ласкового убежища, страшась даже воспоминаний о безжалостной и бесприютной бездне, разверзавшейся за порогом монастыря.
Но, повзрослев, Инес открыла для себя новую истину: далее прятаться от мирской горечи малодушно. И уже принявшая постриг монахиня вышла в мир, став сестрой милосердия в венецианской богадельне. Первые годы оказались ужасными, и Инес не раз готова была сломаться и вновь вернуться в тишину монастыря к прядению, уходу за скотом и долгим вдумчивым молитвам.
Однако время шло, годы и жизненный опыт незаметно закаляли монахиню, пока она не достигла того упоительного душевного покоя, когда ей не было уже нужды жить в обители. Обитель словно сама жила в ней, оберегая от мирской скверны. На мучения и боль она глядела теперь с тихой улыбкой, всей душой сострадая несчастным, но зная, что впереди их ждет награда, равной которой не измыслить скудным людским умом. Это утешало и дарило ей твердую веру, что живет она правильно. А среди человеческого муравейника нет сильнее тех, кто верит в правильность своего пути.
Появление Паолины неожиданно внесло в прежде неколебимую гармонию оттенок смуты. Сестра Инес слышала на своем веку множество печальных историй. Почти всех прочих монахинь загнала в монастырь та или иная беда: сиротство, крайняя нищета, горькие потери или чьи-то притеснения. Не была исключением и Паолина. Но от недавних невзгод девицы из Гуэрче веяло каким-то иным духом…
В ее нехитрой истории сестре Инес чуялось нечто более значительное, чем мать настоятельница говорила вслух. Нечто странное и грозное, будто зыбкая пугающая тень, стоящая у хрупкого девичьего плеча. Инес подспудно ощущала, что с прислужницей в их тесный мирок пришло нечто недоброе.
Нет, она не спешила судить. Она боролась с собой, отчаянно пытаясь подавить предубеждение. Она молилась о Паолине и просила для себя вразумления. Она настойчиво указывала себе на трудолюбие девицы и ее непритязательность. Она с затаенным ужасом приглядывалась к здоровью той – но девушка не выказывала никаких признаков недомогания, и Инес снова и снова убеждала свою смятенную душу в том, что все ее страхи беспочвенны, а жуткие подробности, сопровождающие историю девушки, – не более чем наветы невежественных односельчан. Однако вожделенный покой не возвращался.
А потом появился этот странный слепой юноша. Еще в первый его приход к аркебузиру Таддео Инес обратила внимание на необычное лицо отрока. На чеканные черты, высокий лоб и хорошо вылепленные скулы. Эти явные признаки породы не вязались с дешевой вестой и поношенной исподней рубашкой. Как и речь юнца, напоминавшая лоскутное одеяло, где среди простонародных оборотов вдруг мелькала плавная, грамотно скроенная фраза.
Словом, посетитель сразу показался монахине диковинным, и в самом скором времени ее правота подтвердилась: Таддео не только не приветил визитера. Он обрушился на него с обвинениями, назвав одним из имен лукавого. И вот тут нелишним будет заметить, что разоблаченный юноша тут же смутился и исчез. А ведь всем известно, что Отец Лжи не выносит правды…
И что же? Едва успел раствориться едкий осадок того неприятного случая, как слепой снова оказался у порога, на сей раз протянув свои ловкие руки к Паолине. И строгая, чистейшая душою мать настоятельница, перед которой Инес преклонялась, словно перед святой, немедля пала перед нахальством мальчишки, выполнив его немыслимую прихоть.
Больше Инес не требовалось доказательств. Нечистый самолично явился в дом призрения, дерзко распахивая слепые глаза и ослепляя прочих их лицемерным сиянием. И неоспоримым долгом монахини, сумевшей устоять перед лукавым и его чарами, было уберечь сестер по вере от уготованной им страшной судьбы.
…Девушка ощущала, как пристальный взгляд коловоротом вгрызается в спину. Да что ж ей неймется-то, вороне?! Паолина битый час уже драит эти проклятые плиты без слова протеста, подсохший камень у окна тускло и легкомысленно поблескивает в пробивающихся сквозь густой переплет солнечных лучах. А сестре Инес все что-то не по душе.
Сегодня Паолина не работала в госпитале и была бы даже рада мирному отскребанию полов и сметанию паутины, если бы не ястребиный надзор монахини. После визита Пеппо она смотрела на прислужницу так, будто к той прямо в келью ввалилась пьяная толпа матросов. Ханжа…
Паолина снова отбросила за спину отчаянно мешавшее черное крыло велона, отерла со лба пот и перешла к следующему ряду плит.
Работа спорилась, сестра Инес отвлеклась на свое варево из горьких трав, и мысли Паолины постепенно потекли по другому руслу.
В день нелепой встречи с Пеппо она до вечера не могла собраться, все валилось из рук, а сестра Фелиция заметно охрипла от собственного скрипучего голоса, которым понукала бестолковую подопечную, пытаясь не сорваться на желанный бабий визг.
Пеппо разбередил в душе Паолины тот ужасный день, который она старательно заметала
