Шрифт:
Закладка:
Несмотря на усталость, Халет согласилась. Леди-вождь не понимала нюансов речи короля, однако смысл сказанного не оставлял сомнений — племя живёт на земле этого эльфа, значит, должно ему служить. А что? Всё верно. Даже дочь простого водоноса заставила бы трудиться на себя любого, кто оказался бы на её территории. Да так любой вождь поступит! Но главное-то в другом! Раз халадины — подданные этого эльфа, значит, вся его страна — их родина! Больше не надо прятаться! Под защитой вооружённых металлических воинов можно спокойно селиться, где угодно!
— Показывай своё нолдодранство, — приободрилась Халет.
— Таргелион, — без тени улыбки поправил её Карнистир. — Царствующий над Смеющимся Потоком.
Дикарки очень хотели гадко пошутить, но ни одна из них не придумала, как это сделать.
***
Снова оказавшись в карете, женщины из тайного племени приуныли, несмотря на поданое вино. Сказывалась усталость и ощущение загнанности в угол. С одной стороны, ситуация не выглядела паршиво: да, эльфы хотят подчинения, да, что-то требуют, но ведь от них действительно немало пользы! Но с другой…
Халет не могла отделаться от ощущения, будто здесь что-то не так. Похоже, подруги были с ней солидарны.
Карета тронулась, и гостьи таргелионского короля обрадовались возможности поговорить между собой честно, поскольку на этот раз к ним не подсело ни одного эльфа. Женщинам неоткуда было знать, что чуткий слух Старшего народа прекрасно улавливает всё сказанное, и видимость уединения — лишь способ узнать их истинные мысли.
Поохав и допив свой кубок, предусмотрительно небьющийся, самая старшая из посланниц откинулась на спинку своего сиденья, вытянула ноги на соседнее и захрапела, открыв рот. Халет с более молодой подругой придвинулись ближе друг к другу.
— Королевство-то наше, оказывается! — леди-вождь алчно прищурилась. — Ельфы эти, надраланы, думают, мы глупые. А мы им не глухари перед своими клушами, не плотва нерестящаяся.
Собеседница кивнула. Да, они обе запомнили, что «хал» на языке надраланов означает «рыба», и это тоже добавляло неприятного осадка.
— Пока они в своих замках песни поют, мы горы из роскоши себе заберём!
— Точно!
— Хал!
— Хал!
В отличие от Старших Детей Эру, Младшие не обладали чутким слухом, поэтому не узнали, как над их планами на будущее смеялись таргелионские Нолдор.
Призраки Таргелиона
Оказавшись в столице своего королевства после долгого отсутствия, Оэруиль не узнала город: когда-то одинокие мрачно-прекрасные дворцы теперь соседствовали с серебряными изящными башенками, всюду возвышались сияющие на солнце скульптуры, и журчали фонтаны, и это могло бы казаться чудесным, если бы бесчисленные одинаковые лица из металла и камня не принадлежали убитой принцессе.
В городе царила гнетущая тишина, стих даже ветер. Обсуждать новости горожане и приезжие опасались, несмотря на отсутствие короля и его свиты: все понимали — о любых высказываниях Морифинвэ Феанарион узнает, и добром это точно не кончится. Многим хотелось бы честно, от души вздохнуть свободно, искренне оплакать несчастных, которым приходилось против воли находиться рядом с принцессой-чудовищем, и кому выпало погибнуть вместе с ней. Страшная жизнь, кошмарная смерть. Но об этом нельзя ни петь, ни говорить, поэтому лучше молчать.
Время от времени кто-нибудь вспоминал, что необходимо изображать скорбь по Митриэль, ужасаться трагедии, поэтому на площадях начинали петь грустные песни, сочинённые через силу.
Чудовищно нелепо!
Решившая прогуляться и посмотреть на город, в котором придётся жить, окружённая охраной и слугами, Оэруиль с облегчением вышла из притихшего дворца, полного картин и скульптур с одинаковыми лицами мёртвой родни супруга.
«Я — пламя, — напоминала королева себе и тем, кого лишила жизни, понимая, что этих призраков подчинить ей вряд ли удастся. — Вы видели мой гнев».
«Не боялись живыми — не устрашимся и мёртвыми», — сама себе ответила за Пилинэль и Митриэль жена Морифинвэ Феанариона, со страхом обняла едва заметный под слоями одежды живот и отвернулась от очередной серебряной скульптуры с невозможно длинными волосами.
«Митриэль так и не исполнила свою мечту о дворце из серебра, названного в её честь, — с трудом посмотрела в мёртвые глаза статуи Оэруиль. — Может быть, возвести в память о ней башню? Когда наугрим найдут жилу…»
Душное безветрие вдруг запело голосом эльфа:
— Увидеть красоту в увядшем цветке,
Пройти по морю дум, не прибегая к тоске,
И удержаться от лишних слов и фраз
Здесь и сейчас…
Стало по-настоящему страшно, однако королева пересилила себя — теперь в Таргелионе хозяйка она. Она! Не безродная торговка маслами, не избалованное богатством чудовище, а законная владычица!
А страшную тайну знают лишь те, кто никогда её не выдаст.
— Ты видишь? Я смотрю в глубину твоих глаз,
Как смотрит застывший янтарь в чистый топаз.
Я убегаю от судьбы, скрываясь за словами о том,
Что юность всё прощает, не зная, что же потом…
Увидеть красоту в увядшем цветке,
Пройти по морю дум, не прибегая к тоске.
И удержаться от лишних слов и фраз
Здесь и сейчас…
Немногие эльфы и наугрим, находившиеся на дворцовой площади, приветствовали королеву, и Оэруиль видела, как меняются лица.
В Таргелионе все: и жители, и гости, понимали — перемен не избежать. Смерть состоявшей в главном совете Торгового Союза Пилинэль — владелицы сотен Мастерских Очарования сильно повлияет слишком на многое. Останутся ли старые договорённости? Что будет с теми, которые не успели подписать? Развалится её дело или будет процветать?
Не сойдёт ли с ума от горя король? А если сойдёт — что делать?
— Хотелось бы, чтоб не было печали с болью, — пели дуэтом эльф и эльфийка на фоне фонтана, изображавшего принцессу Митриэль, льющую на волосы воду из хрустального кувшина, — только радость, только счастье,
Чтоб раны никогда не посыпали солью,
Не входило в дом ненастье.
Песню, видимо, сочиняли без подготовки, стараясь угодить семье нолдорана.
— Когда огромный город засыпает ночью,
Улетаю в небо взглядом:
Оно мне о тебе напоминает очень,
И я знаю, что ты рядом.
Душа, мне твоё имя повторяя, плачет,
Только слёзы
