Лес, через который он бежал, представлял собой жуткий и запутанный лабиринт. Ни межевых столбов, ни следов людей и зверей; темные кипарисы и высохшие облетевшие деревья сгущались перед ним, как будто чья-то злобная воля воздвигала их у него на пути. Сучья, словно цепкие руки, пытались его схватить; трубадур мог поклясться, что они обвиваются вокруг него с силой и гибкостью живых существ. Жерар исступленно и отчаянно сражался с ними, и ему казалось, что ветви скрипят дьявольским смехом. Наконец, всхлипнув от облегчения, он выбрался на некое подобие тропы и припустил по ней в безумной надежде на спасение, словно за ним гнался сам нечистый; и спустя некоторое время снова оказался у озера, над тихими водами которого возвышались древние башни забытого временем замка. И снова он повернулся и побежал, и снова, после недолгих странствий и борьбы, обнаружил себя на берегу неумолимого озера.

Сердце упало в бездонную пучину ужаса и отчаяния; Жерар сдался и больше не предпринимал попыток сбежать. Воля его была сломлена, придавлена силой превосходящей воли, которая не собиралась терпеть жалких попыток сопротивления. Жерар подчинился, когда эта зловещая омерзительная сила повлекла его по кромке озера к маячившему впереди замку.

Подойдя ближе, Жерар заметил, что замок окружен рвом с такой же стоячей затхлой водой, покрытой радужной пленкой гниения. Подъемный мост был опущен, ворота открыты, словно в ожидании гостя. Людей по-прежнему не было видно, а стены серой громады хранили молчание, как и стены гробницы. Площадь и нависающий над ней главный донжон напоминали надгробие еще больше.

Подталкиваемый той же силой, что вела его вдоль берега, Жерар пересек мост и, миновав насупленный барбакан, вступил в пустой внутренний двор. Зарешеченные окна безучастно смотрели сверху вниз; открытая дверь таинственно маячила в дальнем углу двора, являя взору темный коридор. Подойдя к двери, Жерар заметил на пороге мужчину, хотя мог поклясться, что еще мгновение назад в дверном проеме никого не было.

Жерар перехватил посох; и, хотя разум твердил ему, что едва ли такое оружие сгодится против врага, наделенного сверхъестественными способностями, смутный инстинкт заставил храбро сжать посох в ладони.

Мужчина в дверях был невероятно высок, смертельно бледен и облачен в черный наряд, давным-давно вышедший из моды. На фоне синеватой бороды и трупной бледности кожи выделялись его алые губы. Такие же губы были у женщины, которая вместе со своими приспешниками растворилась в чистом воздухе, когда Жерар к ним приблизился. Бледные глаза мужчины мерцали, словно болотные огни; от его взгляда и холодной иронической усмешки на алых губах, скрывавшей бездну тайн, слишком жутких и омерзительных, чтобы явить их миру, Жерар содрогнулся.

– Я сеньор дю Маленбуа, – сказал мужчина.

Его тон был одновременно вкрадчивым и бесстрастным, и это лишь усилило недоверие, которое испытывал к нему юный трубадур. Когда губы хозяина замка разжались, Жерар заметил ряд неестественно мелких и заостренных зубов, словно у хищного зверька.

– Фортуна пожелала, чтобы вы стали моим гостем, – продолжил хозяин замка. – Едва ли мое смиренное гостеприимство удовлетворит ваш взыскательный вкус, и, вероятно, это скромное жилище покажется вам мрачноватым. Однако можете не сомневаться – мое радушие сколь бесхитростно, столь и искренне.

– Благодарю за вашу доброту, – ответил Жерар. – Но у меня назначена встреча, а я непостижимым образом заблудился в лесу. И я был бы крайне признателен вам, если бы вы указали мне дорогу в Вион. Неподалеку должна быть тропа, которую я умудрился потерять.

Просьба прозвучала жалко даже для его собственных ушей, а имя, которым представился хозяин, отозвалось в голове скорбным похоронным звоном, хотя Жерар не сразу понял, какие мрачные и потусторонние мысли оно навевает.

– К несчастью, между моим замком и Вионом дороги нет, – ответил хозяин. – Что до вашей встречи, ей суждено осуществиться в иных обстоятельствах и в ином месте, нежели было условлено. Я настаиваю на том, чтобы вы приняли мое приглашение. Умоляю вас, входите, только посох оставьте у двери. Больше он вам не понадобится.

Жерару показалось, что на губах хозяина появилась гримаса отвращения и неприязни; глаза скользнули по посоху с невнятной опаской. Его странная манера и то, как он подчеркнул последние слова, направило мысли Жерара в потустороннее русло, хотя ему не сразу удалось их сформулировать. Он решил, что ни за что на свете не расстанется с посохом, каким бы бесполезным ни казалось такое оружие против дьявольской природы врага. Поэтому трубадур сказал:

– Прошу снизойти к моей просьбе и позволить мне оставить посох. Я поклялся не выпускать его из правой ладони или хотя бы держать на расстоянии вытянутой руки, пока не убью двух гадюк.

– Странная клятва, – заметил хозяин. – Впрочем, как скажете. Можете сколько угодно таскать с собой эту деревянную палку.

Он резко отвернулся, сделав знак Жерару следовать за собой. Трубадур неохотно подчинился, бросив прощальный взор на безжизненные небеса и безлюдный двор. И не особенно удивился тому, что на замок внезапно опустилась подозрительная темнота – ни звезд, ни луны, – которая словно дожидалась, чтобы он вошел внутрь. Плотная, точно саван, душная и давящая, как мрак веками запечатанной гробницы; Жерар, переступая через порог, ощутил на плечах вполне осязаемую тяжесть, а горло сдавило от телесного и душевного волнения.

В сумрачном коридоре, по которому вел его хозяин, горели факелы, хотя Жерар представить не мог, как долго они горят и что служит топливом. Факелы давали мутный и рассеянный свет, таинственно и тревожно метались необъяснимо многочисленные тени, но само пламя горело ровно, как пламя свечей, что зажигают в память почивших в стоячем воздухе гробницы.

В конце коридора сеньор дю Маленбуа распахнул тяжелую дверь темного дерева. За ней оказалась столовая замка, где за длинным столом при свете таких же мутных факелов сидело несколько человек. В рассеянном свете их лица расплывались и искажались; Жерару привиделось, будто они мало чем отличаются от клубящихся теней. Тем не менее он сразу узнал компанию за столом, и его захлестнуло изумление.

За одним концом стола сидела женщина в изумрудном платье, которая так подозрительно исчезла между сосен после того, как Жерар откликнулся на ее призыв. С одной стороны стола он заметил очень бледную, перепуганную и несчастную Флоретту Кошен. Дальше, там, где полагалось сидеть домашней челяди, расположились слуга и служанка, которые сопровождали Флоретту на свидание с Жераром.

Сеньор дю Маленбуа обернулся к трубадуру с сардонической ухмылкой на устах.

– Полагаю, вы уже встречались с моими гостями, – промолвил он. – Однако вы еще не представлены моей супруге