Шрифт:
Закладка:
Филип медленно кивнул. Дуг внимательно посмотрел на него, потом на Гарольда и Денис, сидящих поодаль, и вновь – на Филипа.
– И все-таки, – негромко сказал он. – Я ничего тебе предлагать не стану.
И отвернулся к Рокко, который протянул ему пачку формуляров.
– Кстати! – он вновь обратился к Филипу. – Как полное имя у Джози и какая у нее дата рождения? Мне нужно приклеить формуляр к ее мешку.
Филип сказал, повторяя слова и цифры, словно автомат. После чего, словно очнувшись, спросил:
– А что ты можешь предложить?
Не оглядываясь на него, Дуг ответил глухим голосом:
– Любой формуляр из набора. Они специализированные. Кто-то умирает от голода, кто-то гибнет в результате несчастного случая, кто-то от тифа. Формуляр и, соответственно, мешок. Но ты ведь ясно дал понять, что это – не для тебя.
– Ты что, убиваешь детей? – спросил он, не веря, что произносит эти слова.
– Нет. Избавляю их от страданий медленного умирания.
Дуг повернулся и посмотрел Филипу в глаза. Во взгляде доктора было нечто, отдаленно напоминающее сочувствие, но Филиппа уже захлестнула волна безразличия.
Наконец Дуг заговорил вновь, на этот раз более мягким тоном.
– Слушай, – сказал он. – Я все равно помогу тебе. Ты пока неспособен думать ясно. Не исключено, что ты все-таки каким-то образом хлебнул субклиническую дозу. Я напишу записку, чтобы тебе дали отсрочку до завтра. Шанс подумать о Денис и Гарольде и каким-то образом их устроить. Но это – единственное, что я могу для вас сделать.
Филип смотрел на Дуга, явно не все понимая.
– Еще кое-что, – сказал сержант. – Дома еда есть? Мы должны забрать все, кроме того, что вам понадобится сегодня и завтра. С послезавтра начнется раздача нормированного рациона. Там будет суп и хлеб.
Это было уже чересчур. Филип ушел в кухню и прислонился лбом к стене. Стена была покрыта пленкой липкой грязи, но, по крайней мере, холодила. Из комнаты донесся голос Денис:
– А как Энджи? И Миллисента?
– Мама умерла, – ответил Дуг. – А Энджи в порядке. Раньше она была медсестрой и теперь работает в такой же бригаде, как и эта.
Филип сжимал кулаки, повторяя:
– Если бы я смог добраться до ублюдков, которые все это устроили, я бы… если бы я смог…
Но что такого он бы им сделал, он так и не придумал.
Черновой набросок законопроекта
…включить при отсутствии доказательств в пользу противного и в силу самого факта следующее:
а) гомосексуальность или откровенно нескромное поведение в отношении иного лица мужского пола;
б) владение нелегальными наркотическими средствами или распространение таковых;
в) проживание на доходы от проституции;
г) членство в коммунистической партии или в одной из ее ветвей (список прилагается);
д) трейнизм;
е) поддержка призывов к насильственному свержению правительства;
ж) клевета, ведущая к оскорблению чести и достоинства Президента Соединенных Штатов Америки;
з) …
Кислотный приход
Хью чувствовал себя страшно больным. Иногда ему казалось, что у него отравлена кровь – на эту мысль его натолкнули болячки на лице, возле рта; когда он их облизывал, на языке оставался сладковатый вкус гноя. Иногда он думал, что подхватил что-то иное, какую-нибудь лихорадку. Но чаще всего Хью представлялось, что он просто под кайфом, хотя он и не мог вспомнить, когда в последний раз закинулся кислотой. Все вокруг, весь мир казался эластичным и податливым, особенно его собственные конечности.
Но Хью знал, куда он идет, и знал, что непременно дойдет туда, несмотря на полицию, на всяких проходимцев, на отсутствие машин, которые могли бы его подвезти. А собственную машину он бросил… Или это она его бросила? Соображал он туговато, и все из-за лихорадки или голода – он не ел несколько дней, хотя воды было предостаточно.
Вода?
Капля дождя упала ему на тыльную сторону руки. Черт возьми! Но он, по крайней мере, уже приближался к дому. Вокруг дома Бамберли были, он помнил, сады. Так? Хью, озадаченный, смотрел, как сгущается темнота. Уже вечер, что ли?
Эти странные деревья! Осень только начинается, а они уже голые. А некоторые и не должны сбрасывать листву. Но они ее сбросили. Болезнь или как? Хью погладил ствол, и от его прикосновения кусок коры отделился и упал на землю.
Черт! Наплевать на деревья! Дом – в том направлении. Дождь пошел сильнее и напомнил Хью, что он хочет пить. Он задрал голову и открыл рот, чтобы капли падали ему на язык. Вкусовые ощущения у него почти пропали: всю внутренность его рта покрывал белесый налет – тот же самый, который был у Китти известно где. Грибок. Они его называют молочницей. Долбаное, глупое название. Все знают, что коров практически не осталось. Какая, к черту, молочница без молока?
И все-таки он почувствовал горько-кислый вкус. Хью остановился, не веря тому, что говорили его ощущения. Наверное, все-таки эта гадская молочница. Дождь таким не бывает. Если только…
– Господи! – воскликнул он, и ужас электрическим разрядом пронзил его позвоночник по всей длине. Это же аккумуляторная кислота! Никаких сомнений – у него же была машина на аккумуляторах. Ему ли не знать, что это такое!
Кислотный дождь!
Хью закричал и бросился к дому, но под первым же деревом был остановлен человеком, который держал в руках карабин. Хью отсутствующим взглядом посмотрел на него. Часовой, что ли?
– Дождь из кислоты! – сказал он. – Ты видел?
– Заткнись! – приказал часовой. – Ты кто?
– Я здесь живу, – ответил Хью. – Это мой дом.
– Твое имя Бамберли? – спросил часовой с карабином.
– Нет… Я – Хью Петтингилл.
Где-то в кармане были документы. Он нащупал их и протянул часовому.
– Служил в морской пехоте, так? – протянул тот, бегло просмотрев документы. – Если тебя помыть и почистить, сможешь пригодиться.
Он внимательно рассматривал болячки на лице Хью.
– С физиономией у тебя совсем плохо, – сказал он наконец. – Болел, что ли?
– Угу!
Когда это я был в морской пехоте?
– К службе готов?
– Угу!
– Отлично! Тогда иди в дом и спроси капитана Ааронса.
И часовой отдал Хью его бумаги.
– А где… Где семья? Мод и все остальные?
– Мод? А, миссис Бамберли? Я слышал, она сошла с ума. А потом и остальные.
Часовой ухмыльнулся.
– Дом теперь пустой, – продолжил он. – Поэтому нас туда и поставили. Удобно. Близко к Денверу.
– И что вы тут делаете?
– Охраняем рабочие бригады, – пожал плечами часовой. – Возим их в город. Они разгребают развалины. Уклонисты, трейниты, пацифисты. Всякий такой народ. Увозим утром, привозим