Надеюсь, что Вы без лишнего утомления переедете в Вашу новую квартиру и что будете себя в ней хорошо чувствовать.

От Е. А. [Фальковского] я имел два письма еще из Берлина, но об его обосновании в Париже пока ничего не знаю. Был бы рад узнать его адрес.

С Грузенбергом у меня продолжается переписка, и пока все идет благополучно. Моя рецензия на его книгу его, кажется, не привела в восторг, но и не слишком разгневала. У меня не осталось лишнего экземпляра статьи, и я просил мою сестру[610] послать Вам ее.

За европейскими делами слежу по газетам, которые держат в непрерывном напряжении и тревоге. Весь мир в положении «неустойчивого равновесия» и каждую минуту может грохнуться. Со всех сторон страсти, нетерпимость и отсутствие положительной программы. Я не согласен с Вами, что газеты не преувеличивают в своих сообщениях из Германии. То, что там происходит достаточно мерзко, но сообщения, печатаемые изо дня в день хотя бы в «Посл[едних] нов[остях]», состоят, по крайней мере, в 25 % из пошлых репортерских выдумок. Надлежащей информации даже о жизни русской колонии в Берлине не дается, зато сообщают о том, как у евреев «попросту забирают» имущество и как из концентрационных лагерей (где заключенные неизменно работают в каменоломнях) родные получают наложенным платежом урны с пеплом и т. п. Да и редакционные статьи по германским, испанским и японским вопросам дышат пристрастием. Читая эти статьи, мне всегда кажется, что я вижу перед собой А. М. Кулишера с его жестикуляцией и пеной у рта[611]. Он превратился в какого-то анти-Гитлера и мыслит о немцах приблизительно тем же методом, каким Гитлер мыслит о евреях. Немцы для него «расовые предатели»[612], они во времена австрийского владычества «испортили итальянскую расу» и т. д. Так и чувствуется, что дай таким господам возможность, они бы с наслаждением побросали бомбы над Берлином, а затем заключили бы новый Версальский мир, который неизбежно через двадцать лет привел бы к появлению нового Гитлера.

Я боюсь прогневить Бориса Исааковича, но имею дерзость думать, что для человечества было бы лучше, если Соед[иненные] Штаты не вмешались в мировую войну и если бы мир был заключен в 1917 году на началах ничьей в отношении Запада и с присоединением к Германии, в форме держав под ее протекторатом, Польши и рандштатов[613]. Думаю, что Германия бы все равно демократизировала свой внутренний строй, а будучи «насыщенной», она бы перестала быть угрозой миру. Смешно, когда Англия и Франция со своими колониальными империями упрекают немцев в преступном стремлении к мировой гегемонии.

А нынешнее положение в Центральной Европе закончится либо дипломатической победой Германии, либо всеобщей войной, которая неминуемо должна повести к всеобщему поражению, обнищанию и вырождению.

Если бы А. М. Кулишер знал, что я пишу такие еретические вещи, то он бы меня собственноручно четвертовал. Но, слава Богу, между нами океан, так что географическое положение защищает меня от его гнева.

Это письмо, вероятно, не застанет Вас в Париже. Желаем Ольге Марковне и Вам хорошо отдохнуть и подкрепиться. Будем рады скоро получить от Вас весточку. Наш адрес в Вашингтоне прежний — (2308 Ашмид-плэс).

С сердечным приветом

Ваш

Б. Л. Гершун — А. А. Гольденвейзеру

5. 9. 1938[614]

Дорогой Алексей Александрович,

Ваше письмо от 11 авг[уста] я получил в Le Vandoué, в маленькой деревушке в 60 кил[ометрах] от Парижа. Там — в русском пансионе, стоящем в лесу Fontainebleau[615], мы провели с Ольгой Марковной очень хорошо целый месяц и очень хорошо оба отдохнули и поправились. Вернулись в Париж на днях и займемся переездом в новую квартиру — в том же квартале. Квартира меньше, конечно, дешевле, но вся на солнце: веселая и светлая; в двух шагах от metro Ranelagh. К 1‐му октября надеемся закончить переезд. — Наш нов[ый] адр[ес] Paris 16-e, 7 rue Robert le Coin (спокойный тупичок).

Фальковские в Париже уже с июля и окончательно. Несколько месяцев может выдержать, но затем окажется в тяжелом положении, если не найдет место или работу: это не так легко.

Он не мог оставаться в Германии, несмотря на свое арийство. Я думаю, да и он полагает, что он легко мог бы попасть в концентр[ационный] лагерь — по поводу «Посл[едних] новостей». Из того, что рассказывают приезжающие «оттуда», и из того, что сообщал Е. А., видно, что действительность куда более «мерзка», чем Вы думаете и чтó изображают «П[оследние] Н[овости]». Газета передает только, и то гл[авным] обр[азом] из франц[узских] информаций и немецких газет, т. е. администр[ативные] и законодательные акты, к[ото]рые касаются евреев. Но я и другие имеют сведения о практическом применении этих мер и других, никакими актами не предписанных. В моих руках было письмо, адресованное одним Fachleiter’ом[616] одной группы (торгово-промышленной) к еврею — купцу-фабриканту. Ничего более тартюфского я не читал. Fachleiter пишет: «До сих пор не получил от Вас сообщения, является ли Ваше дело арийским или нет (дело явно еврейское); если оно не-арийское, не приняты ли Вами меры к его Umleitung[617] (что за милое слово!)? Если вы затрудняетесь найти кого-либо для Umleitung, то я (Fachleiter) совершенно к Вашим услугам для подыскания eines Interessenten[618]».