во многом способствовали привлекательные черты его характера — его природная мягкость и уравновешенность, его деликатность и такт в обращении со всеми, с кем он приходил в соприкосновение. Но при этом Борис Львович умел быть и настойчивым, в особенности в деловых переговорах. Я не встречал никого, кто бы мог сравниться с ним в умении вести такие переговоры или защищать вверенные ему интересы в административных учреждениях[572].

Гершун обладал необыкновенной работоспособностью и организованностью: в Петербурге, где жизнь в определенных кругах начиналась поздно, он уже в 8:30 утра был за рабочим столом, диктовал стенографистке деловые бумаги и письма; затем отправлялся в суд или иные учреждения, принимал клиентов; вечером готовился к делам следующего дня. В эмиграции рабочий график менялся в зависимости от обстоятельств, но время, уделяемое профессиональным и общественным делам, оставалось столь же продолжительным. Возраст брал свое, но все же… В 1953 году Гершун писал, в ответ на комплимент Гольденвейзера: «…я далеко не так „неутомим“, как Вы пишете. Могу работать только до 6½, а затем я к работе более не гожусь»[573]. То есть его рабочий день на 84‐м году жизни продолжался, очевидно с перерывом, 10 часов!

Вернемся, однако, в 1930‐е годы. Гольденвейзер уехал из Германии в декабре 1937-го. Уехал сразу за океан, не задерживаясь, как это сделали — добровольно или вынужденно — многие из его друзей и коллег, на промежуточных станциях — в Париже, Брюсселе, Риге или Варшаве. Ему было проще, чем многим: ведь в США жили два его преуспевающих брата, оказавшие вновь прибывшему всяческую помощь. После недолгого пребывания в Вашингтоне Гольденвейзер обосновался в Нью-Йорке. Несмотря на интенсивную работу по самообразованию и усилиям интегрироваться в новую для него жизнь, он находил время для поддержания активной переписки с Европой. Точнее, со своими друзьями, коллегами и клиентами. Душой он был по-прежнему там, в Старом Свете. Среди его корреспондентов — М. А. Алданов, И. В. Гессен, О. О. Грузенберг, Я. Л. Тейтель, Б. Л. Гершун, М. Л. Кантор, Л. М. Зайцев, В. В. Набоков, Г. А. Ландау, Б. И. Элькин и многие другие. Нетрудно заметить, что это преимущественно юристы, общественные деятели, литераторы. В общем, интеллектуальная и профессиональная элита русской и русско-еврейской эмиграции. Большинство его корреспондентов — бывшие берлинцы, вынужденные, как и он, покинуть Германию. Все они находились в движении — из Германии во Францию, Бельгию, Латвию, оттуда в Ирландию, Великобританию, Португалию, потом в США. Некоторые двигались на запад, другим предстояло отправиться на восток. Одни нашли убежище за океаном, другие закончили свою жизнь в нацистских лагерях смерти, некоторые — в ГУЛАГе.

Обширная переписка Гольденвейзера позволяет нам составить представление о жизни и размышлениях этих людей накануне Катастрофы. Катастрофы европейского еврейства и катастрофы европейской цивилизации. Письма позволяют судить о быте, размышлениях, представлениях, заблуждениях этих людей. Однако среди его корреспондентов — не только эмигрантские интеллектуалы: среди них немало «простых» эмигрантов, пытавшихся выбраться из Европы и прибегавших для этого к помощи Гольденвейзера. Это обстоятельство делает переписку Гольденвейзера еще более уникальным (если так можно выразиться) источником по истории русско-еврейской эмиграции рубежа 1930–1940‐х годов.

Переписка позволяет также проследить, каким образом эмигранты, которым повезло добраться до Соединенных Штатов, ставших «землей обетованной» для русских — и не только русских — евреев накануне и во время Второй мировой войны, на этой новой земле обустраивались. Позволяет она проследить и то, как приспосабливался к американской жизни и сам Алексей Гольденвейзер.

Вторая мировая война разделила русских евреев-эмигрантов на две основные категории: живых и мертвых. Среди погибших в огне Холокоста оказались обе сестры Гольденвейзера. Гершун был арестован нацистами в 1941 году, несколько недель провел в концентрационном лагере Компьен под Парижем. После освобождения скрывался на юге Франции под чужим именем. Вернувшись в Париж, сыграл ключевую роль в восстановлении разоренного нацистами Очага для евреев-беженцев. Уделял ему много внимания, ведь после войны и Холокоста значение Очага для уцелевших евреев существенно возросло. Возобновил адвокатскую практику, причем вел некоторые дела совместно с Гольденвейзером: ведь русские евреи оказались разбросанными по разным странам, а их имущественные интересы оказывались нередко за тысячи километров от нынешних стран пребывания — например, в Германии.

Война провела еще одну линию разделения между русскими евреями-эмигрантами: успевшими или не успевшими перебраться за океан. Их жизненный опыт, мироощущение были теперь настолько различными, что они не всегда понимали друг друга. Это касалось, к примеру, отношения к Советскому Союзу. За океаном в годы войны шла как будто нормальная жизнь: в Нью-Йорке создаются новые структуры со знакомыми названиями — Союз русских евреев (1942), в исполнительное бюро которого вошел Гольденвейзер. В апреле 1942 года группой русских адвокатов был основан Кружок русских юристов. Теперь адвокаты уже не так строги в соблюдении чистоты риз. В состав кружка принимаются лица с высшим юридическим образованием, владеющие русским языком. Среди них могут быть «бывшие судьи, профессора юридических факультетов и т. д.». Кроме докладов и дискуссий на различные юридические и общественно-политические темы кружок устроил обед в годовщину принятия Судебных уставов 20 ноября 1864 года! Русские юристы не желали забывать свои корни. Работой кружка русских юристов руководило бюро, в состав которого входили бывшие члены правления Союза русской присяжной адвокатуры в Германии Гольденвейзер и Л. М. Зайцев, секретарем бюро была дочь М. М. Винавера, «парижанка» С. М. Винавер-Гринберг.

Гольденвейзер принимает активнейшее участие в организации помощи русско-еврейским европейцам — и по еврейской, и по адвокатской линии. Возобновляет интенсивную переписку с друзьями и коллегами — правда, число их заметно поубавилось. Пожалуй, переписка с Гершуном была одной из самых регулярных, откровенных и интенсивных. Темы — самые разные, от переписки по делам клиентов до проблем высокой политики или литературы. Переписка Гольденвейзера с Гершуном продолжалась почти до последних дней жизни последнего: последнее письмо Гершуна к Гольденвейзеру датировано 18 июня 1954 года. Борис Львович сетовал на утомление, не позволившее ему даже пойти в Очаг в его «присутственный день» (он бывал в Очаге три раза в неделю). «С нетерпением ждем 15 июля, чтобы уехать на отдых. Поможет ли он мне?» — задавался вопросом Гершун[574]. Уехать на отдых ему не пришлось: 19 июля 1954 года Борис Гершун скончался в Париже.