Эзры. Традиционно ее датируют седьмым годом правления царя Артаксеркса I, то есть 458 годом до н.э. Однако некоторые историки предпочитают датировать миссию Эзры седьмым годом правления Артаксеркса II, то есть 398 годом до н.э. В настоящее время мнения ученых вновь стали склоняться в пользу традиционной датировки[609], однако единого консенсуса по данному вопросу нет – и вряд ли он возникнет без обнаружения новых источников, относящихся к тем событиям.

Таким образом, указ Артаксеркса Эзре в принципе может быть исходной точкой для отсчета 70 седмин, но существует много оснований для того, чтобы сомневаться в корректности этой даты. Еще более принципиальной проблемой является то, что отсчет семи седмин от 458 года до н.э. не дает нам возможности прийти к какому-либо значимому историческому событию, которое можно идентифицировать с явлением первого Мессии-Владыки: в 409 году до н.э. и в ближайшие годы в Иудее не произошло ничего примечательного. В этой связи следует заметить, что фактически все экзегеты, использующие такой способ расчета 70 седмин, предпочитают переводить Дан 9, 25 в соответствии с синтаксисом перевода Феодотиона, полагая, что в данном пассаже речь идет только об одном Помазаннике-Владыке. Как мы уже показали выше, эта точка зрения не соответствует ни синтаксису оригинального текста книги Даниила, ни замыслу ее автора. Единственным аргументом в пользу такого понимания может быть долгая традиция толкования – судя по всему она возникла в еврейской среде еще до появления перевода Феодотиона, а в христианской экзегетике дожила до нашего времени. Тем не менее ее несоответствие оригинальному тексту книги Даниила все равно остается неразрешимой проблемой данного толкования.

Толкование событий последней седмины при отсчете 70 седмин от указа Артаксеркса Эзре, напротив, не вызывает особых сложностей. Она приходится на 27–34 годы. Иисус Христос действительно был казнен в 30/33 году, то есть «после шестидесяти девяти сед-мин», которые истекли в 27 году н.э. Следующее далее указание на то, что «город и святилище разрушены будут народом вождя, который придет» (Дан 9, 26) в таком случае следует относить к произошедшей уже после окончания срока 70 седмин иудейской войне, как это и делает большинство христианских комментаторов. Сложность здесь заключается в том, что автор книги Даниила полагал, что эти события произойдут в последнюю седмину, и именно так их традиционно понимала иудейская экзегеза. Аналогичные проблемы при отнесении последней седмины к 27–34 году появляется в стихе Дан 9, 27. В нем автор книги Даниила пишет непосредственно об Антиохе Епифане: «Он заключит договор со многими на одну сед-мину. И на полседмины отменит он жертвы и приношения, а будет на этом месте мерзость разорения – до тех пор, пока разорителя не постигнет конец, уже предопределенный» (Дан 9, 27). В рассматриваемом нами контексте речь должна идти о Тите или Веспасиане – будущих разрушителях Иерусалима. Однако в 27–34 годах римляне (и, тем более, Тит и Веспасиан) не заключали никакого союза с евреями и не отменяли жертвоприношения «в середине» или «на половину» седмины. Равным образом, в Храме в это время не было никакой «мерзости запустения». Таким образом, при следовании оригинальному синтаксису и семантике текста, восходящей к автору книги Даниила, указанное толкование теряет всякий смысл. По этой причине большинство сторонников рассматриваемого толкования традиционно прибегает к перетолкованию Дан 9, 25–27, тем более что туманный синтаксис этого пассажа зачастую позволяет сделать это, не отступая от норм древнееврейской грамматики. В первую очередь, это касается стиха Дан 9, 27: наиболее популярным решением является отождествление субъекта перечисленных в нем действий не с нечестивым царем (как это логично вытекает из синтаксиса масоретского текста), а с Иисусом Христом. Уже Ефрем Сирин полагал, что Иисус Христос в последнюю седмину «утвердит завет многим», то есть Новый Завет и, принеся искупительную жертву, таким образом отменит ветхозаветную «жертву и приношение». Впоследствии это толкование получило большую популярность, и в настоящее время оно доминирует среди сторонников христологической интерпретации 70 седмин.

Насколько обоснованными являются описанные выше мнения христианских богословов? Разумеется, с христианской точки зрения вполне можно допустить то, что в этом пророчестве говорится о том, что жертва «прекратится» по той причине, что она будет отменена при заключении Нового Завета. Тем не менее замена конкретно-исторического описания реального прекращения жертвы во времена Антиоха некоторой мистической утратой силы продолжавшимися в Храме жертвоприношениями выглядит не слишком убедительно.

Другим возможным толкованием Дан 9,27, отразившимся в частности в Синодальном переводе, является интерпретация в качестве подлежащего этого стиха упомянутых там единиц времени. Такой подход мы видим уже в переводе Феодотиона – καὶ δυναμώσει διαθήκην πολλοῖς ἑβδομὰς μία («и укрепит завет многим седмина одна»). По мнению А.П. Рождественского подобным образом можно толковать и вторую часть Дан 9, 27 – «и утвердит завет многим седмина одна, а половина седмины отменит жертву и приношение». С точки зрения древнееврейской грамматики такое толкование Дан 9, 27 в принципе возможно, но оно явно не соответствует оригинальному замыслу автора книги Даниила – очевидно, что он считал субъектом действий, описанных в Дан 9, 27, «князя грядущего». Кроме того, даже с синтаксической точки зрения это понимание еврейского текста Дан 9, 27 выглядит не слишком правдоподобным. Так, Kейль отмечал: «Многие, следуя примеру Феодотиона, толковали דחָאֶ עַוּבשָׁ как подлежащее: одна седмина утвердит завет для многих. Но этот поэтический способ выражения возможен только если подразумеваемый субъект высказывания стоит после сказуемого, что, следовательно, несогласно с תירִבְּ ריבִּגְהִוְ, где утверждение завета есть не действие времени, а деяние конкретного лица»[610].

Таким образом, традиционная христианская трактовка, основанная на чтении Дан 9, 27 в соответствии с переводом Феодотиона, представляется достаточно натянутой и маловероятной. Еще больше сложностей возникает при попытках истолковать «поставление мерзости запустения». Большинство комментаторов, придерживающихся христологической интерпретации семидесяти сед-мин, связывают это событий с иудейской войной. Ефрем Сирин полагал, что «Римляне внесут в храм орла и поставят его там вместе с изображением своего царя. Это согласуется со сказанным: Егда убо узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком (Мф 24:15)»[611]. Бл. Феодорит и Евсевий Кесарийский считали «мерзостью запустения» изображение императора, якобы тайно внесенное в Храм Пилатом. Аналогичные толкования мы находим у современных авторов: так, Дж. Роджерс также связывает «мерзость запустения» с внесенными в Храм римскими знаменами, К. Джентри рассматривает ее как междоусобицы и убийства в Храме, произошедшие во время осады, разрушение Иерусалима и Храма римлянами и размещение римских знамен на места Храма. Еще более поздним периодом датировал «поставление мерзости запустения» Иоанн Златоуст, связывавший его с основанием на месте Иерусалима языческого города Элия Капитолина,