– Хорошо. Долго ждешь?

– Полчаса. Наслаждаюсь бездельем.

– В этом главный плюс любой работы, – сказал Ингве, – когда не работаешь, всегда радуешься.

Он положил на стул зонт и маленький рюкзак, взял себе пива и уселся.

– Ну как там? В смысле в больнице?

– Вообще-то жутковато. Но зато платят.

– Я же там тоже когда-то работал. – Он вытер пену с верхней губы.

– Точно, – вспомнил я.

– Отработаешь несколько смен и привыкнешь, станет легче.

– Да, скорее всего, – сказал я.

– Ты про «Кафкаварку» не забыл?

– Нет. Я тут новый текст написал. Называется «Она пси(о)на».

– Он у тебя с собой?

– Ага. – Я достал из заднего кармана листок бумаги.

Ингве развернул его и принялся читать.

– Отлично, – похвалил он, – еще две песни – и новогодняя программа готова.

Мы еще немного поболтали об этом и замолчали. Ингве огляделся. Посетителей прибавилось, однако пространства между ними еще оставалось предостаточно.

– Может, в «Кристиан» пойдем? – предложил он. – Там, наверное, народа больше.

– Давай, – согласился я.

По дороге Ингве сказал, что в воскресенье все, кто работает в увеселительных заведениях, сами отрываются и большинство из них идет в «Кристиан». Мы заплатили за вход, уселись за столиком возле танцпола, Ингве заказывал нам джин с тоником, а я пил его, как компот. Один, потом еще один.

Мы разговорились с двумя девушками, одна из них, довольно милая, рыженькая, с чуть неровными зубами, лет тридцати, сказала, что работает на почте, и стоило мне обратиться к ней, как она начинала смеяться. По ее словам, я чересчур молод, к тому же у нее есть парень, большой, и сильный, и ревнивый, так она сказала; впрочем, я не испугался, а вот смех ее меня притягивал. Позже девушки встали и ушли, и, когда я дернулся было за ними, Ингве меня удержал.

Смерть присутствовала и здесь – мертвым был зал, где мы сидели, и все остальное, за исключением танцующих, – так мне казалось. Они танцуют посреди смерти, танцуют посреди смерти.

Мы выпили еще, даже вышли потанцевать под некоторые композиции, но в основном сидели и болтали о нашей группе, как все налаживается и какие возможности откроются, если мы подналяжем. Я сказал, что мне больше хочется играть в группе, чем писать. Ингве изумленно уставился на меня – такого он не ожидал. Но я не врал. Литература – это поражения и унижения, когда ты оказываешься лицом к лицу с собой и видишь, что не дотягиваешь. Играть в группе – совсем другое дело, ты вместе с остальными отдаешь всего себя, позволяя чему-то из этого вырасти. Ударник из меня плохой, но, несмотря на это, вокруг нас возникало нечто, мы вдруг оказывались в самом его сердце, оно двигалось, неподвластное нам, мы плыли вместе с ним, и ощущение это приносило невероятную радость.

По спине у меня побежали мурашки, и я улыбнулся. Радость росла и росла, а потом вдруг закончилась. В следующей композиции каждый инструмент, каждый рифф и каждый удар слышались по отдельности.

– Да, давай подналяжем, – сказал я тем вечером Ингве, – поставим на кон все. Чтобы без страховки. Бросим учебу и станем играть серьезно. Репетировать каждый день два года подряд. Охеренно получится!

– Да. Но ни Ханс, ни Пол на такое не согласятся.

– Это да. Но ведь только так и можно! Иначе не выйдет.

К этому моменту я уже основательно набрался, но, как обычно, внешне это почти не проявлялось – при ходьбе меня не шатало, язык не заплетался. Зато внутри сомнений не осталось, теперь я повиновался малейшим импульсам и гнал все возражения. Когда «Кристиан» закрылся и мы пошли в «Шлактерие», чтобы выжать из вечера все до капли, я высматривал только одно – девушку, вместе с которой мы поехали бы к ней или ко мне.

Мы сели за столик, кто-то посмотрел на нас, я заметил это краем глаза, обернулся и перехватил взгляд девушки с пухлыми губами и блестящими глазами, когда наши взгляды встретились, она улыбнулась, и у меня случился стояк. Она была полная, красивой ее никто не назвал бы, но какая разница, мне хотелось лишь завалиться с ней в койку.

Я посмотрел на нее еще пару раз, быстро, чтобы удостовериться, что она запала на меня. Чуть погодя она подошла к нам и спросила, можно ли им за наш столик. Я дождался, пока ответит Ингве.

– Да, конечно, садитесь, мы уже уходим, но…

– Правда? – перебила его она.

– Да, скоро уходим.

Она посмотрела на меня дразнящим взглядом:

– И ты тоже?

– Посмотрим. – От возбуждения голос у меня срывался.

– На что? – спросила она.

– Ну, может, что интересное случится.

– Интересное? – переспросила она.

Сердце в груди дико колотилось, потому что она зазывно смотрела на меня: ей хотелось, ей тоже хотелось.

– Да.

– Например, что?

– Ну, может, кто в гости пригласит. Ты, например, где живешь?

– В Нёстете. Но ко мне нельзя.

– Ясно.

– А сам ты где живешь?

– Возле Данмаркспласс. – Я закурил.

– А, там, – сказала она, – один?

– Да.

– И как, ждешь сегодня гостей?

Ингве глянул на меня.

– Нет, вряд ли, – ответил я.

– Ты завтра должен дедушку в больницу отвезти, помнишь? – спросил Ингве.

– Да, конечно, – ответил я, – я скоро пойду.

После Ингве встал и направился в туалет.

– Можно с тобой поговорить? – спросил я девушку. – На улице. Я уже ухожу и хочу кое-что сказать тебе наедине.

– Интересно, что? – Она улыбнулась и посмотрела на подругу, которая болтала с парнем, сидевшим на корточках перед ее стулом.

Я встал, девушка тоже.

– Поехали ко мне, – предложил я, – хочешь?

– Да, предложение заманчивое.

– Такси поймаем, – решил я, – пошли.

Она кивнула, надела куртку и перекинула через плечо сумку.

– Я пойду, – сказала она подружке, – до завтра.

Подружка кивнула, мы вышли на улицу, показалось такси, я поднял руку, и спустя полминуты мы уже ехали по городу.

– А как же твой брат? – спросила она.

– Он не пропадет, – ответил я и положил ладонь ей на бедро.

О господи.

Я сглотнул, провел рукой по ее бедру, стараясь достать как можно выше, девушка улыбнулась, я наклонился и поцеловал ее. Она обняла меня. От нее пахло духами, я ощутил на себе ее тяжесть. Я так хотел ее, что не знал, как дотерпеть эти минуты, отделявшие нас от моей квартиры и кровати там.

Я сунул руку ей под куртку и погладил грудь. Девушка поцеловала меня в ухо. Дышала она тяжело. Мы проехали Данмаркспласс.

– Тут налево, – сказал я таксисту, – а потом опять налево. Вторая арка.

Я вытащил из бумажника сотенную, едва такси остановилось, сунул деньги водителю, распахнул дверцу, схватил