подавал рапорт с просьбой на время, пока «Скиф» чинится, назначить его на какой-нибудь другой действующий корабль. И он получил назначение на эсминец, действующий в составе Одесского отряда поддержки.

Ершов снова имел в руках оружие по плечу и снова мог воодушевляться надеждой, что за его действиями наблюдают с бульвара, как съязвил Визе.

Командование кораблем было временно возложено на Визе.

Утром мой сожитель по каюте и поклонник Ершова, минер Либман, еще сквозь сон спрашивает:

— Вешнев, верно, что вместо Ершова Визе?

— Верно.

— Гм! А верно, что в сводке было названо Ленинградское направление? Что-то слышалось сквозь сон.

— Нет, не слыхал.

— Ну, слава богу! Можно еще поспать.

И в самом деле — все чувствительней закрадывалась в сердце тревога за Ленинград. Мы знали о драме перехода флота из Таллина в Кронштадт. Неужели  о н и  войдут туда? Еще никогда враг не ступал на эти проспекты и площади. Не может быть! Ленинград не может не победить.

В Ленинграде много друзей и родственников наших командиров. У Либмана там остался отец, и Либман говорит:

— В эти дни страшно оставаться одному.

Он это сказал за завтраком, и наш батальонный комиссар ему на это отвечает:

— Не может быть страшно среди народа. Наш народ громаден. Рождаемость увеличивается, и все живут для общей цели. Значит, не может быть страха. Не будет страшно и вашему отцу.

Интересно!

Удалось побывать на берегу и заглянуть в Музей Севастопольской обороны, где я рассчитывал застать начальника музея, моего приятеля. Его я не застал, но зато познакомился со сторожем музея, старичком, который в в прежние годы работал, как он объяснил мне, в «высочайше утвержденной фирме коммерческим корреспондентом», имел сто семьдесят рублей оклада и пользовался правом через день употреблять «горячие напитки» — коньяк, водку.

У старичка винтовка, но он боится ее, держится от нее подальше.

Для посещения музей закрыт. Вывозят.

С каким-то новым, особенным чувством я заглянул в залы.

Манекены — фигуры солдат Севастопольской обороны — раздеты. Усатые, смуглые, голые, они стоят в вестибюле с забинтованными ногами.

Вывезены знамена и флаги, вывезена шпага Нахимова. В залах еще возвышаются модели линейных кораблей «Силистрия», «Три святителя» — великолепные модели трехдечных кораблей, каждая величиной с телегу.

Старичок сторож и дворничиха развесили на реях стираные подштанники и юбки.

— А старший политрук скоро будет? — спросил я.

— Уехал на Фиолент договариваться о перевозке туда имущества.

Пришлось к слову — и дворничиха стала рассказывать мне, что из их псковской деревни с приближением немцев мужики угнали весь скот, и каждому человеку, будь то мужик, баба или ребенок, было что-нибудь поручено: этот отвечал за корову, другой за овцу. И благополучно перегнали весь скот.

Так, от случая к случаю, представляются нам картины сегодняшней жизни страны, взбудораженной войною: псковские колхозники с их мирными коровами, и этот воинственный, но быстро пустеющий дом-музей с манекенами солдат — прадедов псковитян, москвичей, украинцев.

ЕРШОВ

Первое время среди горячих забот по ремонту корабля отсутствие Ершова не замечалось и, насколько помню, самый его поступок не одобрялся, скорее неприятно удивил всех, а некоторым даже очень не понравился.

— Нехорошо, невежливо, — ворчал, например, Сыркин. — Оставил корабль в такое время. Конечно, я понимаю, ходить по морю и стрелять — это веселее, чем стучать молотком по железу. Однако же это не я прозевал самолеты. Только и скажу: скиф!

По всему — наш ППС не мог забыть одесские неприятности.

Кстати сказать, оправдалось мое опасение встречи с девушкой Дорошенко. Я как в воду смотрел. Все так и случилось, как я представлял себе: именно мне суждено было первому из наших офицеров на ступенях Интернациональной у одной из колонн увидеть милую худенькую девушку с большим пакетом… Как долго она ждала здесь? Может, с раннего утра? Увильнуть невозможно, и эти минуты были, пожалуй, труднее, чем приближение к неприятельской батарее. Девушка шагнула ко мне навстречу с застенчивой, тревожной улыбкой:

— Здравствуйте, товарищ Вешнев!

— А… здравствуйте, здравствуйте!

Должно быть, и мой вид и это глуповатое ответное приветствие были достаточно красноречивы — девушка побледнела, ее глаза расширились.

— Ну, как вам плавалось? Как Павлик?

Сказать все у меня не хватило сил. Пакет перешел от нее в мои руки, и женщина удалилась с надеждой, что легко раненный Павлуша полакомится свежекопченой рыбкой и московской колбасой. Нет, это угощение не повредит ему. Ведь теперь самое главное — хорошо кушать.

Об этом случае я рассказал тезке покойного Паши Дорошенко — командиру электромоторной группы Павлу Петровичу Батюшкову. С первых дней моего плавания на «Скифе» Батюшков расположил меня к себе своим спокойным видом, благовоспитанностью и доброжелательством, светившимся в его взоре. И теперь он мне ответил:

— Да, это удивительное чудо — женщины! Читали в «Литературной газете»? Одна журналистка пишет: «Сделал ли ты все, что от тебя требуется? Оклеил ли оконные стекла полосками бумаги? Выбросил ли с чердака чердачный хлам?..» Не всякий начальник ПВО вспомнит эти мелочи. Милая женская заботливость! Да, мы должны быть благодарны им уже за одно то, что они в такие дни ходят по улице.

Заделка пробоин между тем заканчивалась.

Все ремонтные работы предполагалось закончить в первых числах октября.

Противник форсировал Днепр. Бои шли у Перегноя, на Тендре, на подступах к Перекопу, и не было уверенности, что части Приморской армии удержат перекопские позиции до прибытия резервов.

Ускорялась эвакуация Севастополя. Часть кораблей уже перебазировалась на Новороссийск. Свободные бочки сиротливо покачивались в опустевшей бухте.

И в один из таких дней пришло известие о гибели эсминца, которым командовал Ершов.

Эсминец конвоировал транспортные суда. Немецкие бомбардировщики, свирепствовавшие на коммуникациях, настигли караван, и эсминец, упорно защищавший транспорт, получил несколько прямых попаданий.

Раненого Ершова выбросило в воду. Не зная, кем занят ближайший участок берега, Ершов плыл с пистолетом в руке. Его и нескольких других моряков с эсминца подобрали наши посты. В Севастополь Ершов был доставлен на самолете. Все эти подробности моряки узнали, когда их командир уже лежал в госпитале.

На другой же день комендатура сообщила на корабль, что ею задержано несколько краснофлотцев со «Скифа».

Не добившись пропуска в госпиталь, матросы сиганули через забор, но тут были задержаны — и только потому, что не имели при себе противогазов.

Неудача не смутила моряков. Когда мне с несколькими командирами удалось посетить Ершова, то его палата была похожа на большой цветочный магазин.

Из-за цветов звучал его голос так же грубовато, как, бывало, из его каюты:

— Входите и рассаживайтесь.

Он казался смущенным.

Осунулся. Черный чуб лежал на побледневшем лбу.

— Раз-бум-били, — прогудел он, повторяя словечко Дорофеева. — Не везет. Один капитан третьего