соблазну и – покончила с собой, как бы говоря: «Призываю в свидетели Божью Матерь, с образом которой я бросаюсь из окна, что я это делаю не из-за мятежа против Бога, а потому что предпочитаю смерть позору».

Достоевский в точности сохранил конец – прыжок из окна с образом Божьей Матери, но к этому концу приделал совсем другое начало, где использовал свои старые проекты: «страстный ростовщик и сребролюбец», убийство в 1866 году отставного капитана, принимавшего в заклад драгоценные вещи и пр.

Герой повести Достоевского, бывший штабс-капитан блестящего полка, вышедший в отставку из-за того, что не хотел драться на дуэли для «защиты чести» полка, после большой нужды получивший небольшое наследство и открывший ссудную кассу (сейчас называют ломбард), замечает молодую девушку, приносившую к нему разные вещи в заклад. Она ему нравится, он узнает, что тетка, у которой девушка живет, беспощадно ее эксплуатирует и настаивает на женитьбе с толстым лавочником. Он делает предложение, она его принимает, некоторое время они живут прилично и она явно проявляет признаки любви к нему, хотя потом возникают столкновения из-за его профессии: она склонна более снисходительно относиться к клиентам. Потом появляется бывший однополчанин мужа. Ефимович начинает ухаживать за молодой женой и сообщает ей, что мужа выгнали из полка как труса. Это крайне унизило его в ее глазах, хотя он привел как будто вполне разумные доводы: «я отказался от дуэли не как трус, а потому, что не захотел подчиниться их тираническому приговору… знаете, что восстать против такой тирании и принять все последствия – значит высказать более мужества, чем в какой хотите дуэли». Она злобно рассмеялась, попрекнула его, что он это от нее скрыл и что он одно время нищенствовал. Она пошла на свидание с Ефимовичем, но тот не получил того, на что рассчитывал, и она подняла Ефимовича на смех. Муж вошел в комнату, где было свидание, они вернулись домой и тут произошла самая «кроткая» сцена. Когда муж спал, жена взяла револьвер и приставила его к виску мужа. Он открыл глаза и снова закрыл, чтобы показать, что он готов принять смерть от ее руки. Жена, поняв, что он знает ее намерения, ушла, не сделав ничего. Он понял, что она его ненавидит, купил отдельную кровать и перестал быть ее мужем. Обвинение в трусости было снято, так как презираемый ею муж показал необыкновенное мужество. Он продолжал ее трогательно любить и надеялся без малейшего намека на попреки и насилие на возобновление супружеских отношений. Она чувствовала, что неправа по отношению к нему, но не могла преодолеть, очевидно, чисто физического отвращения. В результате – самоубийство. Можно ли назвать ее кроткой? Она не кроткая, а честная и гордая: гордой ее и назвала преданная ей Лукерья. Кроткая не будет презирать человека, отказавшегося от дуэли, кроткой не придет в голову мысль убить преданного ей человека, кроткая, наконец, поймет свой долг так, что законный муж имеет право на ее любовь даже в том случае, если она к нему потеряла физическое влечение. И назвать повесть следовало бы «Гордая», а не «Кроткая», но тогда, естественно, зачем бросаться с образом Божьей Матери. Мы имеем другое знаменитое самоубийство – Анны Карениной, тоже из гордости и глупости, но там героиня, по крайней мере, образа Божьей Матери не использовала. И тут Л. Толстой оказался выше Ф. Достоевского, написавшего какое-то гибридное произведение.

Ульяновск, 21 августа 1968 года

И. С. Тургенев «Вешние воды»

(Изд. худ. лит. Москва, 1947)

Кто такой Д. Санин? Несчастный ли человек, потерявший возможность счастья из-за минутной слабости, или человек, достойный своей жалкой участи. Не знаю, что писали литературоведы об этом произведении, но весьма вероятно, что многие думают так: вот не повезло человеку, не попадись ему Полозова на пути, женился бы он на Джемме и был бы счастливым. Я, однако, склонен думать, что Полозовой мы можем вынести вполне оправдательный приговор. Она не виновата в несчастной жизни Санина; он сам выковал свою судьбу. Если бы случившееся с ним во Франкфурте и Висбадене было подлинной личной трагедией, то и дальнейшая его жизнь носила бы известный отпечаток трагического: после разрыва с Джеммой и Полозовой глубоко переживший такие события человек или покончил бы самоубийством, или запил, или пошел бы в монахи, или отдался какому-нибудь серьезному делу, или, наконец, постарался бы найти новое утешение, сохранив постоянно образ своей утерянной первой любви. У Санина же последующие 30 лет его жизни, не только не трагедия и не драма, а чистейший фарс.

Вернувшись с вечера, он стал перебирать в тоске душевной свои письма, большей частью женские, которые он перебирал и отбрасывал; очевидно, все это были пустые, нелепые связи, без всякой человеческой любви. И только случайно, наткнувшись на старый гранатовый крестик, он вспомнил о Джемме. А что же он делал 30 лет с 1840 до 1870 года, кроме того факта, что успешно волочился за бабами? Может быть, он изнемогал в жизненной борьбе и только под старость приобрел обеспеченность? Ничего подобного, он был помещик и хотя не очень богатый, но обеспеченный, а за тридцать лет успел нажить значительное состояние. Следовательно, человек обеспеченный, с очень привлекательной внешностью, неглупый, по словам Тургенева (поверим ему в этом пока), и не отягощенный воспоминаниями о неудачной первой любви: неужели он не мог найти новую подругу, неужели кроме Джеммы не было женщин, достойных его любви? Да любил ли он Джемму настоящей любовью?

Можно сначала, пожалуй, принять, что Джемму он любил настоящей человеческой любовью, а Полозову, великолепную, стопроцентную самку, чисто животной любовью. Конечно, наша любовь к каждому отдельному человеку иная, смотря по его качествам, но и Полозову он любил не чисто животной любовью, и к Джемме его любовь была тоже невысокого порядка. Признаками чисто животной любви можно назвать два: безразличие в выборе объекта и гадливость после удовлетворения своей страсти. Разумеется, называя любовь, имеющую эти признаки животной, мы несколько обижаем животных, – почти все птицы и многие млекопитающие спариваются на всю жизнь и в этом смысле «человечнее» большинства людей. Вероятно, у таких моногамов и чувство гадливости после удовлетворения своей страсти отсутствует. К Полозовой же Санин относился не как к случайной связи, вроде связи с проституткой, которая нужна была для удовлетворения похоти, наоборот он цеплялся за нее до тех пор, пока она сама не прогнала его, и никаких признаков раскаяния после его «падения» в повести не указано. Если бы он действительно любил Джемму, и