Сальдебрейль мрачно улыбнулся.

– Чтобы перехитрить меня, мадам, потребуется нечто большее, чем те дураки из Блуа. Они преследовали нас полночи, но в конце концов сдались.

– Я буду рада, когда мы доберемся до Пуатье, – сказала она с дрожью в голосе. – Я хочу спать в своей постели и делать все, что захочу.

Они подошли к переправе через реку Крез в Порт-де-Пиль вскоре после полудня. Алиенора была настороже, потому что этот брод был очевидным местом для засады на всех, кто направлялся на юг в Пуату. Разведывательный отряд, в который входил Гамелин Фиц-Каунт, поехал вперед, чтобы выяснить место брода, а основной отряд остановился немного в стороне от дороги, чтобы наскоро перекусить хлебом и сыром.

Вскоре разведчики вернулись быстрой рысью.

– Мы были правы, мадам, что насторожились, – мрачно сказал молодой Жоффруа де Ранкон. – У брода нас ждут вооруженные люди. Как только мы приедем, они набросятся на нас.

Один из ее сопровождающих крикнул, указывая вниз по дороге. Их отряд не один выслал разведчиков, и она увидела двух всадников, которые развернулись и галопом поскакали обратно к броду, чтобы возобновить преследование. Сальдебрейль выругался.

– Возвращайтесь назад, мадам. Поезжайте по левой развилке дороги!

Он шлепнул ее лошадь по крупу.

Алиенора вцепилась в седло, когда мерин перешел на галоп. Господи, неужели этому не будет конца? Она была почти на своей территории – и все еще в опасности.

Следующие несколько часов Алиенора и ее отряд упорно скакали, чередуя рысь и галоп. Она постоянно оглядывалась через плечо, но, даже когда видела пустую дорогу, ее воображение наполняло ее преследователями с копьями, сидящими на неутомимых лошадях, вдвое быстрее ее мерина.

– Кто это был? – спросила она в тот момент, когда они замедлили ход своих лошадей, чтобы дать им передышку. Между лопатками покалывало.

Сальдебрейль покачал головой.

– Не знаю, мадам.

– Зато я знаю, – мрачно сказал Гамелин. – Их вел мой сводный брат Жоффруа. Мы находимся менее чем в дне пути от Шинона, который принадлежит ему по условиям завещания нашего отца. Генрих знал, что он попытается сделать что-то подобное.

Алиенора усмехнулась.

– Младшие сыновья видят во мне дичь, – сказала она с презрением, – но я ценю себя гораздо больше, чем ступеньку для чьего-то возвышения. Позор, что я не могу спокойно ездить по своей земле.

Попытки похищения заставили ее понять, что нельзя оставаться незамужней. Каждый раз, когда она отважится выйти из одной из своих крепостей, решительные женихи будут подстерегать ее, чтобы схватить и привести к алтарю. По правде говоря, ей не оставили выбора.

44

Пуатье, апрель 1152 года

Алиенора сжимала в руке запечатанный пакет, понимая, что это последний момент, когда она может передумать. Ожидая, когда придет гонец, она стояла у окна и смотрела на прекрасный весенний день. Все вокруг зеленело и расцветало. Прошло несколько дней после годовщины смерти отца, и она не переставала думать о нем. Как и Жоффруа де Ранкон, он лег в могилу мрачной осенью. Остались лишь приятные воспоминания, а ей нужно смотреть в лицо реальности, а не жить мечтами. Воистину пришло время начинать все сначала – а что может быть лучше, чем свадьба с молодым человеком в апрельскую пору его жизни?

Ее камердинер объявил о приходе гонца, и она, вздохнув, отвернулась от окна. Мужчина, которого звали Санчо, снял шапку и преклонил перед ней колено. Она выбрала его, чтобы доставить послание, потому что он был надежен, сдержан и умен. Само письмо было составлено таким образом, что если его задержат, то новость, которую он принесет, не будет очевидной для случайного читателя, хотя Генрих все поймет. Поколебавшись еще мгновение, она велела ему встать и отдала пакет.

– Передайте это Генриху, графу Анжуйскому, и проследите, чтобы он, и никто другой, получил посылку, – сказала она.

– Госпожа. – Санчо склонил голову.

– И дайте ему это. – Она протянула мягкую замшевую перчатку для ястребиной охоты. – Скажите, что я надеюсь, она пригодится ему в будущем. Здесь серебро на ваши расходы во время путешествия. Езжайте быстро, но не рискуйте. Отправляйтесь немедленно.

Из окна она наблюдала, как он уезжает, запрыгивая в седло огненно-гнедого коня, копыта которого уже были в движении. По дороге он менял лошадей и останавливался на ночлег только тогда, когда это было необходимо. Генрих, по ее расчетам, должен был получить письмо максимум через десять дней, а значит, у нее оставалось чуть меньше трех недель на подготовку свадебного пира.

Генрих находился в Лизьё, наблюдая за подготовкой к вторжению в Англию. Весеннее утро наполнялось звуками топора, раскалывающего дерево, и резким запахом горячей сосновой смолы. Корабли, солдаты и припасы все прибывали для летней кампании за проливом.

Генриху было всего два года, когда умер его дед, король Генрих I, и Стефан де Блуа захватил трон. Сейчас ему было девятнадцать, он был герцогом Нормандии, графом Анжуйским и был готов исправить ситуацию. Он знал, что его сторонники в Англии в отчаянии после семнадцати лет изнурительных тревог, но он также знал, что Стефан стареет, а его бароны смотрят в будущее. Некоторые из них уже осторожно подбирались к Генриху, рассматривая его как возможного лидера вместо Эсташа, сына Стефана, которого не любили. Генрих был готов сделать все возможное, чтобы привлечь этих людей на свою сторону.

Он поднял глаза от подсчета последних прибывших лошадей и увидел приближающегося камердинера с гонцом. Лицо последнего было обожжено непогодой и измождено, но глаза блестели.

– Сир, – произнес он с акцентом Пуату и преклонил колено. – Моя госпожа герцогиня Аквитанская приветствует вас.

– А ты кто такой? – осведомился Генрих. Всегда полезно запоминать лица и имена.

– Санчо из Пуатье, сир.

Генрих жестом велел ему встать.

– Ну, Санчо, я полагаю, ты принес мне не просто приветствие твоей госпожи?

Мужчина достал из своего потрепанного ранца письмо и ястребиную перчатку.

– Сир, герцогиня просила передать, что, если вы захотите навестить ее на Троицу, она будет рада пригласить вас на охоту и обсудить вопросы, представляющие взаимный интерес.

Генрих бросил на гонца острый взгляд, а затем опустил глаза на печать, прикрепленную к документу плетеным шелковым шнуром. На сургуче была изображена стройная женщина в платье с длинными рукавами. На ее левом запястье сидел сокол, а в правой руке она держала лилию.

Генрих прочитал то, что она написала, а затем поднял голову, чтобы окинуть взглядом суету в лагере. Это поставит крест на его ближайших