– Тогда мы должны принять соответствующие меры предосторожности, – сказала она. – Сальдебрейль, я доверяю тебе, ты позаботишься о моей безопасности, и разрешаю тебе делать все, что потребуется. Если есть один «поклонник», то будут и другие. Проследи, чтобы наши лошади были хорошо подкованы и быстры, чтобы все оружие было отточено… и хорошо заплати своему осведомителю.

– Госпожа.

Он поклонился и ушел. Архиепископ тоже встал, чтобы уйти.

– Вот видите, какая на меня охота, – мрачно сказала она. – Еще до того, как аннулирование подписано и одобрено церковью, честолюбцы уже планируют мое будущее.

Жоффруа поцеловал ее в лоб.

– Бог наблюдает за тобой и защищает тебя, – сказал он.

– Мне помогают бдительный коннетабль и люди, которым хорошо платят за то, что они держат ухо востро, – ответила она язвительно. – Бог обычно помогает тем, кто помогает себе сам.

43

Божанси, апрель 1152 года

Дело было сделано, и Алиенора была свободна, что бы ни значила свобода в этом новом смысле. Жоффруа де Лору объявил об аннулировании брака, и она могла беспрепятственно вернуться в Пуатье. Стоя у открытого окна в комнате, которую отвели ей на время заседания, она застегнула плащ и выглянула в свежее апрельское утро.

С того места, где она стояла, было видно, как разъезжаются те, кто ее судил, – свиты различных епископов, сопровождаемые кавалькадами с багажом. Бернард из Клерво ехал на белом муле, его вещи уместились в простом свертке, пристегнутом к крупу. Алиенора вздрогнула. По крайней мере, он ей больше ничем не навредит. Она подозревала, что именно Бернард подговорил епископа Лангрского оговорить ее. Для человека, исповедующего любовь к Богу, он был полон ненависти и самодовольства.

Она чувствовала себя скорее опустошенной, чем счастливой, получив свободу, потому что все эти годы были потрачены впустую и не принесли ничего, кроме обид и потерь. Лучшее, что можно было сказать, – это то, что дело сделано и его можно срезать, как законченную ткань на станке, свернуть и убрать подальше, чтобы никогда больше не видеть.

– Мадам, лошади оседланы, – объявил молодой Жоффруа де Ранкон, оглядываясь на дверь. – Если мы поспешим, то сможем обогнуть Блуа при свете луны.

Алиенора отвернулась от окна.

– Я готова, – сказала она. – Едем домой.

Она ждала во дворе, когда к ней подведут лошадь, как вдруг явился Людовик, в плаще и сапогах, готовый возвращаться в Париж. Увидев ее, он замер.

– Все готово, – сказала Алиенора, чтобы устранить неловкость, ее тон был лишен эмоций. – Желаю вам счастливого пути, сир.

– И я вам, – жестко ответил он.

– Мы больше не встретимся. – Она должна была убедиться в этом. В их браке были моменты, когда она любила Людовика, и еще больше моментов, когда она его ненавидела и поносила, но сейчас она чувствовала оцепенение. Она видела лишь пыль под ногами. Она уезжала и не оглядывалась.

Тьерри де Галеран вышел из зала, положив руку на эфес шпаги. Он уставился на Алиенору так, словно она была пятном на его тунике. Она ответила ему с таким же отвращением. Если бы не этот человек, отравляющий жизнь и постель Людовика, если бы не Бернард Клервоский с его вредными проповедями, если бы не все эти мелкие, жаждущие власти люди из церкви и государства, борющиеся за влияние на Людовика, их брак, возможно, сложился бы иначе.

– Мадам. – Де Галеран отвесил ей поклон, в котором угадывалась предельная вежливость и одновременно насмешка.

Сальдебрейль прибыл с конем: каштановым мерином со скользящим аллюром, который без труда бежал день и ночь. Лошадь была легко нагружена, ее шкура блестела здоровьем. Учтивый жест Сальдебрейля, когда он подсаживал ее в седло, свел на нет оскорбление де Галерана. Поскольку путь предстоял долгий, Алиенора ехала верхом, как на охоте, а не в дамском седле на платформе. Юбки у нее были широкие, чтобы прикрыть ноги, а под ними – кожаные бриджи, заправленные в крепкие сапоги. Сальдебрейль помог ей сесть в седло, но она все равно чувствовала неодобрение Людовика, и ее нетерпение разгоралось. Чтобы угодить ему, следующая жена должна быть монахиней.

Юный Жоффруа де Ранкон развернул знамя с орлом. Утренний ветерок подхватил шелка, и они закружились в смелом танце. Алиенора пришпорила своего мерина, щелкнула языком и рысью выехала из Божанси. До Пуатье оставалось сто тринадцать миль: более трех дней езды. При обычном движении это время могло растянуться почти на неделю, но Алиенора хотела как можно скорее оказаться в безопасности за своими стенами, потому что с окончанием этого путешествия могло начаться новое.

Каштановый конь уверенно преодолевал милю за милей. Алиенора и ее отряд остановились на обочине дороги в полдень, расстелив на траве скатерть, чтобы перекусить хлебом и вяленой говядиной, запивая ее чуть кислым красным вином. Затем они снова двинулись в путь, не останавливаясь, пока не наступили сумерки и река Луара не зажурчала, словно темно-серый шелк на вечернем ветру. С севера надвигались тучи, и начал накрапывать дождь. Алиенора натянула капюшон, но тем не менее наслаждалась свежими зелеными ароматами, пробужденными влагой. Черный дрозд пел во весь голос, и ему отвечали другие, заявляя в сумерках о своих территориях. Брызги становились все тяжелее, покрывая реку.

– Послушайте, – внезапно сказал Сальдебрейль.

Алиенора наклонила голову. Пение птиц перешло в тревожные крики, когда из сумрака к ним выехали четверо мужчин. Их одежда была обычной, но лошади – сильными, с блестящими шкурами.

Эскорт Алиеноры выхватил мечи, и она приготовилась бежать. Первый всадник поднял руку и опустил капюшон, обнажив копну взъерошенных золотисто-коричневых волос.

– Мир всем. Я не желаю вам зла, – сказал он. – Я здесь, чтобы помочь вам. Меня зовут Гамелин Фиц-Каунт[34], я сводный брат Генриха, герцога Нормандии и графа Анжуйского. Я пришел, чтобы убедиться, что вы безопасно минуете Блуа.

Алиенора воззрилась на него, более чем немного ошеломленная. Он был красив и похож на Генриха, хотя цвет его лица был более тусклым. Но четко очерченные губы были такими же, как и знакомые плечи.

– Похвально, – ответила она, – но почему я должна вам доверять?

Он развел руками.

– Нас всего четверо. Мы вряд ли одолеем вас, и это против наших интересов – заманить вас в ловушку Блуа. Я служу своему брату и предан ему. – Он сошел с коня и отвесил ей глубокий поклон, хотя и не встал на колени. – В Блуа вас ожидает торжественный прием, на котором, как я подозреваю, вы не захотите присутствовать. У них