- Полежи, старшой… — прохрипел Семен, разгибаясь.

Рослый боец отбросил оружие, шагнул навстречу, широко размахиваясь. Семен быстро сблизился подныривая под руку, и пробил двойку солнечное-подбрюшье. Боец сложился пополам.

Тут налетели со всех сторон. Удары посыпались градом. Звон в голове превратился в гул…

- Прекратить! — рявкнул кто-то.

В голове шумело, глазах двоилось, но Бесхребетный разглядел лейтенанта.

- Старшина Комаров, что тут происходит?

- Шпионов немецких поймали.

- Ты говори да не заговаривайся! — прохрипел Горохов, сплевывая кровь.

- Встать! — скомандовал лейтенант.

Михаил с Семеном медленно поднялись.

- Кто такие? — спросил лейтенант, рассматривая обоих.

- Сержант Горохов, шестьдесят четвертая стрелковая.

- Красноармеец Бесхребетный, семнадцатая стрелковая.

- Документы имеются?

- У старшины.

Лейтенант забрал у Комарова красноармейские книжки. Долго рассматривал, понюхал, покорябал ногтем что-то посередине. При этом Семен с Михаилом понимающе переглянулись.

- Долго по тылам шатались?

- Я с Новоград-Волынского УРа, — ответил Горохов, — он из-под Лиды.

Кто-то присвистнул. И лейтенант недоверчиво посмотрел.

- Как через фронт перешли?

- Крайнее охранение вырезали, и бегом сюда.

- Складно поете… — по лицу лейтенанта стало ясно — не верит. Ну да, всего два бойца с отделением справились? Как ему объяснить, что не отделение вырезали, а всего четверых. И просто очень повезло сработать тихо?

- Этих к ротному, там разбираться будем, — решил лейтенант. — Все что с ними было, туда же. Ясно?

- Ясно, тащ лейтенант.

Полуразрушенная изба, прикрытая для маскировки срубленными березками. В окнах рам нет. Маленькая светлица со столом посередине и пара лавок. Две винтовки, «Вальтер’с 'Наганом», четыре ножа и ранец с вещмешком на столе.

- Окруженцев развелось… — старший лейтенант Мартынов с интересом изучал оружие. Долго рассматривал трофейные клинки. — Говорите, неделю по тылам шатались?

- Не шатались, — поправил Семен, — к своим шли.

- Вместе?

- Мы у Козевичей встретились. Дня три назад. Я от Лиды пробирался. Сержант от Новоград-Волынского УРа шел.

- С южной части укрепа, — уточнил Горохов.

- Складно, баете, складно… — задумался ротный. — А чего на бойцов моих накинулись?

- Это они накинулись. Как высказал все что о них думаю! Они…

Позади кашлянул старшина. И Горохов замолк. «Зря — подумал Семен, — пусть бы ответили за преступный сон на посту».

- Комаров?

- Так и было, — признал тот.

- Ладно… — ротный посмотрел на ранец и мешок. Отстегнул клапан вещмешка…

- Я не советую ничего внутри трогать, — сказал Горохов.

Старлей глянул раздраженно на Михаила.

- Мина там, — пояснил сержант.

Позади охнул старшина, а лейтенант со старлеем отшатнулись от стола.

- Не бойтесь, если не вынимать, то не рванет.

- Комаров, саперов кликни-ка.

- Не стоит, товарищ старший лейтенант, — возразил Горохов. — Там документы важные. Особо важные. Поэтому заминировано. Документы эти могу только сотруднику НКВД передать, или командиру полка.

- Брешешь, поди? — недоверчиво сказал старлей.

- Незачем мне врать, — пожал плечами Горохов.

- Ладно, не будем пока трогать мешок. А ранец тоже с миной?

- Нет, — отрицательно покачал головой Семен. — Можно открыть…

Осторожно отодвинув от мешка ранец, и открыв его, командиры заглянули внутрь, и принялись выкладывать на стол — четыре перемазанных кровью зольдбуха, две стопки перевязанных бечевой немецких удостоверений, початая пачка галет, банка сардин, пакет из плотной бумаги с красной этикеткой…

Быстро просмотрев зольдбухи, старлей повертел в руках консерву, затем взял пакет. Из него вдруг вывалился прямоугольник в фольге.

- Зот-тер… — прочитал по слогам надпись лейтенант, — пан-зер-счо-ко-ладе.

- Шоколад что ли? — почему-то обрадовался старлей, и зашуршал оберткой. — Ну-ка…

- Не стоит, товарищ старший лейтенант, — сказал Бесхребетный. — Нельзя его есть!

Старлей немногим до рта батончик не донес. Так и замер с раскрытым ртом.

- Там дрянь какая-то намешана. На время придает сил и бодрости. Долго спать не хочется. Но дуреют с него. Звереют даже.

- Вот тут ты точно врешь! — уверенно сказал старлей, но батончик положил на стол. — Это с шоколада-то дуреют?

- Не вру. Это не простой шоколад, откуда знаю — скажу только сотруднику госбезопасности. А то, что дуреют… на себе испытал…

Где-то заголосил петух. За дверью громко всхапнули. Горохов повернул голову, Семен тоже приподнялся. Никто на петушиный ор кроме караульного за дверью никто не откликнулся, видать остальные петухи в округе на суп пошли. От мыслей о еде забурчало в животе…

Покормили их один раз, после обеда. Ржаная черствоватая краюха и подгорелая «шрапнель»[7] была проглочена мигом, и показалась самым вкусным блюдом на свете. Правда, запить принесли колодезной воды, и то хлеб. Вечером кормить не стали, только оправиться вывели раз, посоветовав терпеть до утра. Мол, нечего на них время и продукты тратить. Вот приедет особист и кранты вам. Он строгий и резкий. Приставит к стенке…

Причина такого отношения была проста — сутки назад на батальон вышли четверо. Нейтралку миновали тихо, без стрельбы. Встретившим их бойцам сказали, что по тылам долго бродили. Приняли их с пониманием. Покормили. Тут особист приехал. Расспросил, проверил документы, и вдруг приказал всех арестовать. А потом пояснил — документы-то липовые. Гимнастерки слишком чистые для долгого шатания по лесам, и рожи откормленными выглядят. После чего устроил головомойку всем, за потерю бдительности. Так настропалил…

У Семена и Михаила иначе. Лица худые, уставшие. Документы… в порядке документы. Не зря лейтенант скрепки ногтем тер. Ржавые они. А у немцев блестят, хоть все зольдбухи перебери — все нержавеют. Галифе и гимнастерки у обоих только на честном слове держаться и на въевшейся грязи. Того гляди расползутся. Зато сапоги, ножи, да не один, а сразу по паре на брата, карабин, пистолет немецкие. Консерва, галеты и шоколад специальный…

Шпион? Конечно шпион. Только так шпионы и выглядят!

Идиоты!

Мысли переключились на особиста. Станет ли слушать? Ротный точно им не поверил, но инициативничать не рискнул. Распорядился окруженцев запереть и вестового в штаб отправил.

После обеда кто-то из начальства появился — слышались четкие доклады. Горохова с Бесхребетным никуда выводить не стали, сквозь худую крышу рассматривали…

- О чем думаешь, Сема?

- О том, что приедет особист и слушать нас не станет. Приставят нас к стенке поутру-то.

- Не приставят. Есть кое что, и слово заветное знаю.

Заветное слово и у Семена имелось, и все, а у Михаила тетрадка особой важности. Недаром гранатой заминирована. Эх…

- Не вздыхай, все путем будет, замолвлю словечко.

Семен лишь улыбнулся.

- Идрит твою! — Горохов поднялся, морщась на боль, потрогал щеку, где темнел смачный фингал. — Как же хочется нажраться!

- В смысле напиться?

- Не, именно нажраться — мяса хочу и хлеба свежего. Консервы эти, в печенках сидят уж, чтоб немцам всю жизнь их жрать! Хотя мясо под водочку тоже мысль хорошая. Кстати, — прервался Михаил, — ты мне про шоколад ничего не сказал. Что там за хрень намешана?

- Извини, друг, тут как с тетрадью твоей. Пусть особист решает — важно, али нет.

- И правильно, — согласился Горохов.

- В баньке бы пропариться, — посетовал Семен. — Коростой уж покрылся, вот-вот отваливаться сама начнет.

- Да-а-а, в баньку не помешало бы сходить, да пивка после вволю напиться!

- Где ты тут пиво-то найдешь?

- Неважно, литру сразу бы выдул!

- Обдуешься с литра-то.

- А может и нет, — и Горохов вдруг тихо засмеялся. На вопросительный взгляд Семена, пояснил:

- Да случай с пивом смешной вспомнил.

- Рассказывай, раз вспомнил, — и Семен откинулся на стену, заложив руки за голову.

- До войны наш батальон в самом Новоград-Волынском дислоцировался, — начал рассказывать Михаил. — Так в субботу мы в увольнительной были и к вечеру в пивную заглянули. А там… — Горохов мечтательно зажмурился —, аж два сорта «Жигулевское» и «Ленинградское»!

- Врешь, поди, — не поверил Семен, — я часто в Тагиле в пивную захаживал по случаю, так всегда только «Жигулевское» было. А в артель и вовсе привозили простой сорт — пиво.

- Можешь не верить, но правда два сорта. Да не важно то! Взяли мы, значит, по кружке «Ленинградского», стоим, пьем. Красота! Вкусное пиво! Думаем еще по кружке взять,