Троица, о которой я уже упоминал, была гораздо старше остальных. Они, чувствовалось, знали себе цену и, судя по многочисленным наколкам, «окунались за колючку» не в первый раз. Исподлобья, но с любопытством наблюдали за остальными. Помня «Записки серого волка», книгу «Вора в законе», «перековавшегося» в писателя явно при одобрении советской «системы», я вошёл в «отстойник», стараясь держаться независимо и спокойно.

Мужчина лет за тридцать, довольно плотного телосложения, из той самой уверенной троицы, шнуркуясь взад-вперед по «отстойнику», чуть нервно затягиваясь сигаретой, проходя мимо меня, остановился и спросил:

— Москвич?

Его голос столь удивительно был похож на голос Высоцкого, что я даже вздрогнул и ответил не сразу.

— Ну… — кивнул я.

Он вдруг протянул мне оставшийся окурок.

— Спасибо, не курю.

— Как хочешь… С «обезьянника» или с «Петров»?

Что такое обезьянник, я тогда понятия не имел («обезьянником» называют КПЗ), но память подсказала, что «Петрами» называют тюрьму на Петровке, и потому понял, что моего собеседника интересует, откуда меня забирали.

— С родной хаты!

— Что, нежданчиком, потому и свалить не успел?

— И в мыслях не было, — со вздохом признался я.

— Заложил кто-то?

— Думаю, да, — кивнул я, уверенный, что не очень сильно отхожу от истины.

— Пустой?

— Если ты о жратве, то как барабан! А сигареты есть!

Несмотря на то, что я тогда не курил, дома всегда держал на всякий случай две-три пачки «Столичных» для гостей. И когда меня забирали, прихватил все свои «запасы» — три с половиной пачки.

— Кури. — Я вытащил из кармана початую пачку «Столичных»; как ни странно, но на фильтры при обыске менты не обратили внимания и пропустили, их не отрывая.

— Ты ж говорил, что не куришь!

— И не курю! Сам не знаю, для чего прихватил…

— Первоходок? — догадливо спросил он.

— Ну… — кивнул я.

— Счастливый, кто, не ведая, поступает правильно… Ведь на эти сигареты ты сможешь с месяц клёво жить в тюрьме! Это же твои деньги здесь, — пояснил он. — На них что угодно можно купить, понял?

— Не совсем…

— Ну, дал баландеру сигаретку, а он тебе добавку дня два давать будет!.. Да мало ли что тебе может понадобиться… Так что береги и не раздавай!

— Но ты-то возьми…

— А мне-то нечего тебе предложить.

— Ничего, считай, плата за науку, — нашёлся я.

— Хорошо, — чуть подумав, согласился он и взял из пачки пару сигарет. — Я бы, конечно, мог тебя раздерба-нить, но Лёва-Жид никогда не жил по нахалке и всегда с уважением относится к людям, которые ему симпатичны. Ты хороший пацан, браток, не жадный… — Лёва-Жид подмигнул мне. — Жалко, что вместе не будем: присмотрел бы за тобой…

— Почему вы думаете, что не будем? — почему-то я перешёл на «вы».

— Потому что я по четвёртой ходке, а ты — по первой.

— По четвёртой?! — невольно воскликнул я.

— Точно! В общей сложности уже двенажку «оттащил».

— Двенадцать?! Сколько же вам лет?

— Да молодой ещё, — усмехнулся Лёва-Жид. — Так что больше на воле пожил… Вот и считай, из двадцати девяти — семнадцать на воле! Я же «В законе»… Если кто «мазу тянуть» будет, про меня напомни — отстанет, если не захочет, чтобы им занялся Лёва-Жид! Запомнил? Уж больно ты по душе мне пришёлся… И не «выкай» ты мне больше, будь проще!..

Несмотря на то что я приказал самому себе держаться особняком и не сближаться ни с кем, этот мужчина показался мне симпатичным собеседником.

— Виктор… — Я протянул ему руку и крепко пожал.

— Присядем?

Я оглядел и первую, и вторую скамейку: они были заняты, как и шконки, на которых спали. Тем не менее это нисколько не смутило моего нового знакомого. Он подошёл к той, где уже сидели двое из «бывалых», к которым присоседились четверо молодых. Лёва-Жид остановился напротив и молча взглянул на них. Я не видел его взгляда но, вероятно, он был столь выразителен, что вся четвёрка молодняка тут же поспешила освободить скамейку.

Через несколько минут «бывалые» обо мне знали уже почти всё: за что взяли и как, кто я «по жизни», то есть чем занимаюсь. В первые минуты, выяснив, кто я по профессии, они проявили некоторый интерес, но чисто интуитивно я почувствовал, что этот интерес не имеет никакого отношения к уважению: простое любопытство, и только. Мне показалось, что и в голосе Левы-Жида прозвучало даже некоторое разочарование, появляющееся тогда, когда ты ожидаешь чего-то большего, а в результате не получаешь вообще ничего.

Постепенно любопытство ко мне было удовлетворено, и они углубились в собственные воспоминания, кто на какой «командировке» «парился» и кто с кем там встречался. Очень радовались, когда находились общие знакомые.

Поднявшись со скамейки, чем сразу заслужил вопросительный взгляд Лёвы-Жида, я сказал:

— Ноги хочется размять.

— Ну-ну, — бесстрастно ответил он и вновь повернулся к своим приятелям.

Я действительно решил размять ноги, но при этом незаметно начал приглядываться к остальным обитателям «отстойника».

Лицо одного парня вдруг мне показалось знакомым.

Выбрав момент, когда рядом никого не было, «невзначай» остановился около него и спросил:

— Ты, случайно, не с Малой Бронной?

— Ну, — с некоторым удивлением кивнул тот и пристально вгляделся в меня. — Виктор?! — воскликнул он.

— А тебя, если не ошибаюсь, Костиком кличут? А я смотрю, ты это или не ты?..

Несколько лет назад меня свёл с этим парнем странный случай. Шёл как-то по Суворовскому бульвару поздним вечером и вдруг вижу, как двое молодых ребят, озираясь по сторонам, шарят по карманам лежащего на садовой скамейке прилично одетого парня, в дупель пьяного. Ребятам было лет по восемнадцать, и один из них имел довольно плотное телосложение, что меня не остановило — мне стало жаль бедолагу, — и я накинулся на этих молодых мародёров:

— Вы что творите, сучонки?

Здоровячок поднял на меня глаза и, похоже, не увидел в моей фигуре для себя никакой угрозы. Шепнув что-то напарнику, который продолжал шарить по карманам незнакомца, он встал и угрожающе шагнул в мою сторону. Когда здоровяк распрямился, я понял, откуда в нём такая уверенность: он был сантиметров на пятнадцать выше меня и килограммов на двадцать тяжелее, — но отступить в силу своего бойцовского характера я уже не мог. Тем более когда услышал от него задевшие меня слова.

— Тебя что, дохляк, давно не били, что ли? — зло процедил он, сплевывая сквозь зубы.

«Почему он меня дохляком обозвал?» — с удивлением подумал я: как-никак,