с меня. Весь первый год в Академии Святых и Великих будет для меня сплошным стрессом, не хватало ещё хмурого Гедеона или ленивого Оскара за спиной. Нет, серьёзно, о чём отец думает, предлагая их? Он же не настолько слеп, чтобы не замечать, как ко мне относится брат?! Про Оскара я вообще молчу.

– Да, я много думал об этом, – проговорил я, – и решил, что…

Что в гробу я видел этих наставников.

– Гедеон хочет быть твоим наставником, – прервал меня отец.

Ха! И ещё раз ха! Гедеон в гробу меня видел, вот это уж сто процентов, без вариантов. Такое чувство, что отец живёт в своём мире, где в семье царят любовь и гармония, а мы с Гедеоном живём душа в душу. Но мы даже не родные братья.

– Не думаю, что Гедеон правда этого хочет, – неуверенно сказал я.

– Я слышал, что Оскар хотел быть твоим наставником. Он с тобой уже об этом поговорил?

Поговорил, а затем увёз в Запретные земли и бросил там.

– Да, он спрашивал, – начал было я.

Отец оторвался от документов и внимательно посмотрел на меня.

– Но я не хочу, чтобы Оскар был моим наставником.

– Интересно, – протянул он. – Ни брат, ни Оскар. Так кого ты хочешь в качестве наставника? Выбрал другого претендента?

Я взял себя в руки и посмотрел отцу в глаза. До этого я малодушно избегал его взгляда, уставившись под ноги. Но теперь мне очень хотелось увидеть его реакцию.

– Да, выбрал.

Вообще не выбрал, даже думать об этом не смел. Какие тут наставники, когда совсем недавно я узнал о том, что всё кругом обман.

– И кто это? – Отец нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

– Люмьер Уолдин.

Надеюсь, он не успел выбрать себе другого первокурсника…

Отец удивлённо посмотрел на меня, повторил: «Люмьер Уолдин?» – будто пробовал имя на вкус. Я ждал его вердикта.

– Хорошо, – произнёс он, словно сам был изумлён моим выбором, но в конце концов остался доволен.

Просто камень с души. Ещё бы Люмьер знал об этом.

– Ты спросил его? Или это он тебе предложил?

Я чуть было не ответил «да» на два противоположных вопроса.

– Я, то есть он. – Торопливо выпалив это, я прикусил губу, чтобы не ляпнуть что-то ещё. Помедлив, снова ответил: – Точнее, это был я. Спросил его, может ли он быть моим наставником. Так всё и было.

Господи, пронеслось в моей голове, помолчи, ни слова больше. Я самолично рыл себе яму. Некоторое время отец молчал.

– Люмьер – достойный выбор, – ответил наконец он.

– Я хотел поговорить с вами кое о чём ещё, – набравшись храбрости, произнёс я.

Отец казался спокойным.

– Да? – вполне мирно переспросил он.

Я поднялся, надеясь, что, если буду крепко стоять на ногах, моя тирада прозвучит убедительнее.

– Скэриэл – мой друг, нравится вам это или нет. Я буду с ним дружить, потому что он хороший человек. Он не совершал ничего плохого. Если родиться полукровкой – это ошибка, то я жалею, что родился чистокровным, – выпалил я.

И опять между нами повисла тишина. Отец выглядел так, словно его огрели чем-то тяжёлым по голове. Потом удивление сменилось замешательством – я впервые видел его в таком состоянии. Он глубоко вздохнул и быстро взял себя в руки. Теперь он смотрел сурово, я бы даже сказал, с подозрением, как будто не верил своим ушам.

– Жалеешь, что родился чистокровным? – с расстановкой повторил он.

Тело покрылось холодным липким потом, ноги задрожали, ещё чуть-чуть, и подкосились бы – таким убийственным был его взгляд. От моей уверенности не осталось и следа. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Его разочарованию не было предела. Не отводя взгляда, отец медленно поднялся. Мне хотелось потупиться, спрятаться, забиться куда-нибудь, но я заставлял себя, требовал: «Смотри ему прямо в глаза, покажи, что ты уверен в своих словах, даже если внутри весь трясёшься». Но когда внушительная фигура появилась напротив, пришло пугающее осознание. Отец никогда не уступит мне, никогда не примет Скэриэла и не вернёт Кевина. Я так и останусь для него чужаком, посягнувшим на всё святое в этой семье и попытавшимся оспорить его авторитет. Я шёл по лезвию ножа, рискуя всем.

– Ты никогда не голодал, Готье, – его голос звучал строго, – у тебя были дорогие игрушки, ты учишься в лучшем заведении, тебя окружают люди из высшего общества, ты получаешь всё, чего захочешь, – он давил каждым «ты», «тебя» так, что становилось невыносимо слушать, – любой каприз, любое желание… Я позволял тебе так много…

Отец клокотал от гнева. Мне стало нечем дышать, будто резкими словами он бил под дых.

– Видимо, я тебя просто избаловал. Ты не ценишь то, что у тебя есть. Этот полукровка, – отец посмотрел особенно презрительно, – он хитрый оборванец, вцепился в тебя когтями и пользуется, а ты, – он свирепо указал на меня пальцем, – не замечаешь. У тебя нет жизненного опыта, и ты доверяешь, подумать только, кому? Полукровкам? Ещё скажи, что жалеешь низших! – крикнул он напоследок, отчего я вздрогнул.

Я сдался и отвёл взгляд. Меня трясло. Ноги готовы были вот-вот подкоситься, а из глаз – брызнуть предательские слёзы. Мой взгляд лихорадочно заметался по столу, и тут я наткнулся на фотографию друзей отца: аристократы, приближённые к императору. Все как на подбор: золотистые волосы, сияющие глаза, радостные улыбки. Все они чистокровные, наследники своих семей, элита Октавии. Ни одного полукровки, и уж тем более низшего. Вот такой судьбы желал мне отец. Я блуждал по их весёлым лицам и тут увидел его – Лукиана Модеста Бёрко, моего настоящего отца. Он был молод и красив. Стоял в центре, заливисто смеясь, казалось, что я слышу его звонкий голос, призывающий встать поплотнее и всем вместе сфотографироваться на память. Лукиан Бёрко, как и Уильям Хитклиф, стоящий рядом с ним по правую руку, был образцовым чистокровным, не то что я.

Отец развернулся и подошёл к окну. Я был рад, что он больше не сверлит меня уничижительным взглядом.

Мы долго молчали. Я слышал весёлые крики Габи с улицы: кажется, она собирала букет из опавших листьев. Но её голос словно доносился из другого мира. Я уже было решил, что отец возненавидел меня окончательно, что не желает даже закончить разговор. Но тут он снова вздохнул – громко, тяжёло и очень печально.

– Твои слова больно ранили меня. «Жалею, что родился чистокровным». Что бы сказала мама? – задумчиво начал он. – Ты хотел бы родиться в другой семье? В семье полукровок? Тебе здесь плохо? Поэтому ты попытался сбежать?

Он знал о неудавшемся побеге, но ничего мне не говорил. Я закусил губу. Что ответить? «Я и так родился в другой семье, и вы это знаете»? Казалось, силы меня оставили, а голос потерян. Я просто мечтал как можно скорее покинуть кабинет.

– Что я делаю не так? Ты хочешь, чтобы я относился к полукровкам как к равным? Ты хочешь дать им наши права? Давай поселим их всех в центре. Через неделю всё тут будет изгажено! – Отец снова заводился, но остановил себя. Помолчав, он продолжил спокойным голосом: – Мы не просто так рождаемся разными, Готье. Почему одним дана свыше тёмная материя, а другим нет? Не задумывался? Так предопределено. Одни хороши в управлении, другие в исполнении обязанностей, а третьи не способны ни на что. Посади кухарку руководить страной – и не выйдет ничего хорошего. В некоторых странах полукровки даже становятся президентами, но это только для вида, показная демократия, лицемерная политкорректность, чтобы успокоить общественность. Никто в здравом уме не посадит полукровку или низшего управлять страной. За такими людьми всегда наблюдают чистокровные. Понимаешь, каждому своё место. – Помедлив, отец тихо добавил: – Со временем ты поймёшь.

Я молчал, сдерживая слёзы. Совсем не хотелось плакать при нём.

– Готье, хотя бы не совершай моих ошибок. По молодости я тоже дружил с полукровками. – Я ошеломлённо воззрился на отца, но он смотрел в окно. – Это не дружба. Они используют тебя, прекрасно понимая, что ты владеешь тем, чего у них нет: власть, деньги, связи. Отношения ради выгоды.

– Вы дружили?.. – тихо переспросил я.

Он повернулся ко мне. Горькая улыбка коснулась его лица.

– Я был молод и наивен. Именно тогда я и разочаровался в дружбе. Не хочу, чтобы это произошло и с тобой. – Его голос