палате один человек, мужчина тридцати лет от роду, с приметным шрамом на красивом лице – пересекавшим правую бровь и задевавшим висок. У него у одного рыжеватые пушистые волосы были такой длины, что почти достигали плеч. И он слонялся по палате, явно не зная, чем себя занять. Висевшие на стене раскрашенные карты Московского царства с прилегающими землями он уже изучил вдоль и поперек. Жители тех земель имели своих князьков, но границ не соблюдали и названий своим землям не давали – в самом деле, на что им это? Особливо ежели племена кочевые и гоняют скот с летовки на зимовку и обратно чуть ли не за полтысячи верст.

На стуле стояла прислоненная к спинке лютня, еле удерживавшая равновесие. Скучающий человек протянул было к ней руку, но передумал.

– Скорее бы ужин, – сказал он по-английски. – Хоть такое развлечение, раз других нет. Дикая страна! Как можно читать такие книги? С такими страшными буквами?

Он указал на толстую книжищу в мрачном кожаном переплете с тусклой медной застежкой.

– Ничем не могу помочь, мастер Кит. Других книг у них пока не имеется. Сядь, не мелькай, не мешай нашим людям работать, – по-английски же ответил мужчина в зипуне. – И до ужина прочитай хотя бы две страницы.

– Безумная страна. И безумный город, где знают только церковь и нет ни одного театра. Я не могу это читать, я половины слов не понимаю!

– Куда ты дел тетрадку с русскими словами? И не мешай мне, я должен сосредоточиться.

Меченный шрамом мужчина расстегнул застежку и открыл книгу наугад.

– «Но послушайте, братие, со всяцем прилежанием, исполнено бо есть пользы слово се всем послушающем. Молю же вы, о возлюбленные, да не зазрите паки грубости моей…» – прочитал он по-русски так, как читает дитя, едва освоившее склады. – О Господи, я сойду с ума, пока дочитаю хотя бы одну историю из жизни здешних святых.

– Сойдешь с ума – первым же судном отправим в Лондон, в госпиталь Марии Вифлеемской, будешь там сидеть на цепи с прочими безумцами. Не мешай, мастер Кит.

Мужчина вздохнул.

– Я думал, здесь придется заниматься делом. Но дела для меня тут нет. Мне остается только сесть с лютней на площади, возле того варварского храма, рядом с нищими, и наигрывать песенки, чтобы собрать себе на пропитание.

Ответа он не дождался.

– Мистер Меррик, у нас сошлось, – подал голос один из приказчиков, невысокий и плечистый молодой человек с истинно московской бородой, окладистой и довольно длинной. – Могу я идти домой?

Мастер Кит, глядя на него, всякий раз думал: пожалуй, стоит опять отрастить такую же, чтобы лицо не мерзло. Пока он был всего лишь две недели небрит. Щетина на щеках раздражала и злила его, он не мог долго ее терпеть. Но, сбрив, вспоминал, что здесь, в безумном городе, тысячи церквей, нужно быть бородатым. Молодежь, служившая в кремлевских приказах, порой брила лица на польский лад, оставляя усы, но, женившись, всякий обзаводился бородой. И тут, как однажды объяснил мастеру Киту Меррик, случалось расстройство: ежели у человека в жилах течет татарская кровь, то борода у него вырастает не такая, какой можно было бы гордиться; бояре – те выхваляются бородами, лежащими на груди чуть ли не до пояса. Но такое сокровище следует беречь – при ссоре и склоке здешние вельможи не за шпаги хватаются, они и слова такого не знают, а визжат, громко ругаются и друг дружке в бороды плюют, что есть прямое бесчестье. Могут и вцепиться.

Такие дикарские нравы сильно мастера Кита озадачивали – ему казалось, что эти люди должны вести себя с достоинством, и он думал, что свита Тамерлана, о котором он сочинил знаменитую трагедию, скорее всего, вела себя не лучше московских бояр.

– Ступай… – Меррик задумался. – Ступай, Дик, и возвращайся с женой. Она мне нужна.

– Когда, мистер Меррик?

– Когда зазвонят колокола.

– Так это уж скоро, – заметил Дик. – Я не успею и куска хлеба съесть.

– Успеешь, добрый Дик. Когда исполните поручение и вернетесь, сразу же отправитесь на поварню, я прикажу оставить для вас ужин. Сегодня готовят курицу с яйцами под шафрановой подливкой.

– Как дома… – прошептал пожилой писец.

– Так я иду, мистер Меррик? – спросил Дик. – Только оденусь потеплее.

– Не надо, ты не успеешь замерзнуть. Тут бежать, туда и обратно, менее пяти минут.

Дик Хиггинс родился в Москве, жил в Зарядье, поблизости от Английского двора, и туда же привел жену Татьяну, дочь купца Салтыкова, имевшего лавки на Красной площади и продававшего там кое-какие английские товары. Замужество это было выгодно всем: отцу Татьяны, обретшему себе покровителя и товары по хорошей цене, Дику – потому что негоже быть человеку без своей женщины, и, конечно, Джону Меррику – агенту «Московской компании» в Москве, возглавлявшему Английский двор. Татьяна оказалась ловкой и шустрой женщиной, охотно выполняла небольшие поручения, а поскольку считать умела, писать же – нет, приспособилась все, что надобно, запоминать.

Когда Дик ушел, Меррик повернулся к Киту.

– Пойдешь с ними.

– Куда?

– В Кремль, в церковь.

– О мой Бог…

Кит возвел взор к потолку.

– Ступай одевайся. И потеплее. Дик – здешний, он к морозу привык, а ты как раз подхватишь лихорадку.

– Безумный город. Город, в котором нет ни одного театра…

– Мастер Кит, если бы театр был, а ты в нем поставил своего «Тамерлана», то благодарные жители, которые натерпелись от крымских ханов, сожгли бы твой театр, а тебя выкинули в реку с наказом плыть к своему Тамерлану да не возвращаться.

Мастер Кит подошел к карте и пальцем провел по Москве-реке и дальше, наугад, к Каспийскому морю.

– Персия – вот она. А где же были скифы?

– Собирайся. Иначе я с первым же судном отправлю тебя обратно, а мастеру Арчи скажу, чтобы впредь мне таких помощников не привозил. Конечно, я понимаю, что он желал послужить компании. Но он плохо понял, с кем имеет дело.

– А я был в таком состоянии, что даже не мог сопротивляться. Два раза подряд – и когда дядюшка Энтони грузил