существенных частях, к дополнению единого логического отражения действительности некоторыми побочными языковыми образами. Принципу лингвистической относительности неогумбольдтианцев Г.А. Брутян противопоставляет сформулированный им принцип лингвистической дополнительности, который гласит:

«В процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, которые остаются за пределами логического отражения, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. Через вербальные образы и языковые модели происходит дополнительное видение мира; эти модели выступают как побочный источник познания, осмысления реальности и дополняют нашу общую картину знания, корректируют ее. Словесный образ сочетается с понятийным образом, лингвистическое моделирование мира – с логическим его отображением, создавая предпосылки воспроизведения более полной и всесторонней картины окружающей действительности в сознании людей»[72].

Не проводя специального критического анализа общих соображений Г.А. Брутяна о соотношении языка и мышления, логических форм мысли и грамматических форм языка, сошлемся на статью В.З. Панфилова «Язык, мышление и культура»[73], в которой проводится такой анализ. Для нас важно то, что принцип лингвистической дополнительности, с одной стороны, неправомерно затушевывает значительные семантические различия между языками, сводя их в сущности к различиям лишь в добавочных образах тех же вещей, свойств и отношений, которые представлены в логическом отражении мира, а с другой – не показывает, кáк неогумбольдтианство, отправляясь от бесспорных фактов языка (действительных семантических расхождений между языками), приходит к ложным идеалистическим выводам, не заметив, что в ходе языковой деятельности семантические различия между языками снимаются.

Определенной заслугой неогумбольдтианцев является то, что они сосредоточили внимание на смысловой стороне языка, получили некоторые положительные результаты в изучении этой стороны (исследование семантических полей, построение содержательной грамматики и т.д.), выявили семантические расхождения между языками, изучили их и привлекли к ним внимание широкой лингвистической общественности. Знакомство же с этими семантическими расхождениями важно не только в теоретическом, но и в практическом отношении. Оно необходимо в первую очередь переводчикам и преподавателям иностранных языков, т.е. людям, которые имеют дело с несколькими (по меньшей мере с двумя) языками и должны уметь преодолевать существующие между ними семантические различия, что невозможно без знания самих различий. Естественно, положительным моментом в теоретической деятельности неогумбольдтианцев является решительное отстаивание идеи единства языка и мышления, хотя нужно иметь в виду, что у неогумбольдтианцев идея единства языка и мышления фактически перерастает в идею их тождества. Разумеется, избегая отождествления языка и мышления, не следует впадать в другую крайность и допускать словесную невыраженность отдельных элементов мысли и тем более возможность возникновения понятий до появления слов, что в тенденции ведет к разрыву языка и мышления[74].

Бесспорна мысль о том, что всякое новое изучение окружающего мира, приобретение, оценка и обобщение новых опытных данных осуществляется в свете уже имеющихся знаний, которые закреплены с помощью средств языка и без него существовать не могут[75], что в своих действиях люди руководствуются знаниями о мире, закрепленными в языке, который, следовательно, играет важную роль в практической деятельности и общественном поведении людей. Однако эта мысль в неогумбольдтианской концепции языка превращается в учение о слишком жесткой зависимости познания и общественного поведения людей от языковой системы, которая их якобы целиком обусловливает.

5

Ошибочные общетеоретические и философские выводы неогумбольдтианцев относительно роли языка в человеческом обществе порождены не ложностью исходных фактических данных, а методикой их рассмотрения и исследования, которая порочна в своей сущности.

Основной метод исследования языка в неогумбольдтианском языкознании есть метод анализа семантической сферы языка как закрепленной системы путем расчленения этой сферы на семантические поля[76] и последующего расчленения полей на составляющие их компоненты[77]. Этому членению предшествует анализ языковой деятельности человека в целом – отчленение языка как закрепленной системы (языка в соссюровском понимании) от речи как совокупности всех конкретных процессов функционирования языка (говорения, общения, формирования мыслей), а затем отчленение семантической сферы от всей системы языка[78]. Такая методика изучения языка отличается метафизической односторонностью – отрывом анализа от синтеза, несмотря на декларативные заявления неогумбольдтианцев об использовании ими синтеза при изучении языковых фактов. Между тем анализ и синтез находятся в диалектическом единстве, образуя две стороны единого познавательного процесса, и метафизическое преувеличение роли одного из них приводит к искаженному отражению изучаемого объекта. Сопоставляя необходимую связь синтеза и анализа, с одной стороны, и индукции и дедукции, с другой, Ф. Энгельс писал:

«Индукция и дедукция связаны между собою столь же необходимым образом, как синтез и анализ»[79].

Односторонне-аналитический подход приводит к тому, что представители неогумбольдтианства оперируют лишь элементами закрепленных в системе языка семантических полей, изолируя их не только от речевого процесса, но и от других участков системы. Поскольку именно в элементах семантических полей, закрепленных в системе языка, и воплотились семантические различия между языками, постольку делается вывод о различном видении мира у разных народов. Изолировав конституенты семантических полей в системе одного языка от речевого процесса и от системы в целом, неогумбольдтианцы проделывают такую же операцию с конституентами семантических полей другого языка, а затем начинают сопоставлять между собой более или менее соответствующие друг другу конституенты семантических полей разных языков, а также сравнивать конституенты семантических полей обоих языков с фактами объективной действительности. Прием сопоставления занимает в неогумбольдтианской методике, таким образом, очень важное место, но применяется он только по отношению к семантической сфере системы языка. С помощью приема сопоставления обнаруживаются различия между семантическими сферами (и отдельными семантическими полями), закрепленными в системах разных языков, а также устанавливается факт неполного соответствия этих сфер участкам самой объективной действительности (т.е. соответствие конституентов семантических полей одного языка одним сторонам участков объективного мира, одним объективным фактам, а конституентов семантических полей другого языка – другим сторонам тех же участков, другим объективным фактам). При этом неогумбольдтианцы не замечают того, что и семантические расхождения между сравниваемыми языками, и их неполное соответствие объективной действительности они устанавливают с помощью этих же языков, которые, следовательно, позволяют сознанию овладеть содержанием, отсутствующим в семантических сферах их закрепленных систем.

Неоправданно преувеличенное выдвижение анализа на передний план, ведущее к изоляции единиц языка не только от речевого процесса, но и от языковой системы, мешает увидеть, что даже в рамках самой системы языка единицы одних участков могут возмещать отсутствующие, но необходимые для содержания единицы других