Задержав дыхание, я нажала «Отправить». Ничего не произошло.

Аскольд печатает…

Я обновила страницу.

Аскольд печатает…

Обновила снова.

«Ошибка 404».

Я потянулась за айфоном, попробовала зайти с него. Ничего. Думай, Вера. Номер он не оставил. Электронной почты нет. Сообщение отправить я не успела. Значит, не за что меня превращать в лягушку. Верно?

Вытащив наушники и выключив компьютер, я вернулась в кровать. И, уже засыпая, внезапно поняла, что сделаю завтра.

Я не приму эту силу.

Вера, восемь месяцев назад

Переезжала я с боем – мама была против до последнего.

– Это неправильно. – Стоя в дверях, она наблюдала сквозь толстые стекла очков, как я пакую вещи. – Тебе не нужно уезжать из собственного дома. Ты же там никого не знаешь!

– Вот и познакомлюсь.

Я с трудом впихнула в рюкзак ноутбук, и стало понятно, что он не застегнется.

– Как ты будешь себя содержать? У тебя же нет постоянной работы!

– Найду.

– А если заболеешь? – напирала мама, скрестив руки поверх домашнего халата. – Даже лекарства принести некому, если вдруг что. Кто о тебе позаботится?

Я снова попробовала застегнуть молнию. На первое время взяла самое необходимое: несколько безразмерных свитеров, джинсы и белье. Конечно, сборник упражнений ЕГЭ за прошлый год. И снотворное.

– Справлюсь. – Не поднимая глаз, я потащила свой нехитрый скарб в коридор.

Мама не сдавалась:

– Тебе даже вещи никто не поможет довезти!

Я выпрямилась, оглядывая два других рюкзака. С одним я ходила еще в первый класс.

– Такси вызову.

– А там как?

Я не стала говорить, что «там» – это на кладбище, где недавно освободилась комнатка бывшего сторожа.

– Вера, – настойчиво повторила мама, но голос ее звучал жалобно, – я одна тут останусь. Вот соседка наша с третьего этажа, тетя Инна, – у нее муж два года назад умер. Собачка еще светленькая, мопсик. Она одна живет. Недавно поскользнулась, руку сломала – перелом со смещением. Так она таксисту деньги платила, чтобы он ей продукты из магазина возил, больше некому было. И вот она мне звонит и говорит недавно…

Хотелось напомнить, что мама прекрасно прожила без меня три года, но я не стала. Под монотонный рассказ о том, как нелегко живется тете Инне, навесила на себя два рюкзака и двинулась к двери. В кармане джинсов пиликнул телефон. Я неуклюже вынула его. Сообщение было от Лёши.

«Что делаешь?»

«Переезжаю», – набрала я одним пальцем и уже хотела засунуть телефон обратно, но Лёша оказался быстрее.

«Помощь нужна?»

Я собралась настрочить «Нет, спасибо», но встретилась взглядом с мамой.

Ладно… Допустим.

«А ты не занят?»

* * *

Местный священник по прозвищу Лексеич вручил мне ключ заранее, так что дверь я открыла сама. Внутри пахло сыростью, от голых стен тянуло холодом, но мне комнатка показалась приветливой и уютной. Сняв с плеча самый легкий рюкзак – остальные тащил Лёша, – я огляделась. В углу стояла массивная кровать, по виду такая старая, словно на ней почивал кто-то из последних русских аристократов. Необыкновенно широкий подоконник укрывала холщовая скатерть, а само окно выходило в ночь, к могильным оградкам. Ну, к оградкам так к оградкам.

Я поискала глазами выключатель. В дверь ввалился нагруженный рюкзаками Лёша, впуская февральскую стужу.

– Вот это холодрыга! – выдал он, скидывая вещи на пол. – Как тебя вообще на кладбище занесло?

Я наконец нащупала выключатель между кроватью и дубовой тумбочкой и зажгла свет.

– Случайно.

Что-то мелькнуло в лице Лёши, но так быстро, что я не успела понять.

– Ты дикая просто. Одной жить на кладбище…

– Тут священник рядом. За стенкой.

– Ну, раз священник… – Он по-хозяйски огляделся. – Давай обмоем, что ли. Есть чайник? Чашки?

Я хотела возразить, что обмывать нечего, но Лёша решительно направился к буфету. Чашки нашлись быстро. Там же стоял алюминиевый чайник, которому по виду лет было больше, чем мне. У единственной газовой конфорки лежал коробок спичек.

– Стола, значит, нет. – Лёша снова критически оглядел полупустое помещение.

Ага, и люстры. И занавесочек на окнах.

– Как видишь.

Я забрала у него чайник, налила воду и поставила на плиту. С газом я дел еще не имела. Сначала зажигаем, потом включаем… Или сначала включаем, потом зажигаем? Я принялась неумело чиркать спичкой. С третьей попытки огонь занялся, но прогорел так быстро, что я не успела донести его до конфорки.

– Дай я. – Лёша деловито забрал у меня спички. – Нужно одновременно поджигать и включать. У нас на даче была похожая…

«Когда это мы успели так подружиться, что он рассказывает мне про дачу?» – подумала я. А вслух спросила:

– Зачем ты это делаешь?

Лёша обернулся:

– В смысле?

– Помогаешь мне.

Лицо его утопало в рытвинах от подростковых прыщей, тело было слишком худым. Лёша стоял в черной толстовке с наспех задранными рукавами, а я не могла избавиться от другой картинки: окровавленная мятая рубашка, его измученное лицо с рассеченной бровью и потрескавшиеся губы. Моя ладонь вжимается в судорожно вздымающуюся грудь…

– Вера? Все хорошо?

– Я же тебя пытала, – еле слышно прошептала я.

Зрачки его на мгновение расширились, но Лёша быстро взял себя в руки.

– Перестань, – отмахнулся он, – это была не ты.

– А кто?

– Зимняя Дева.

Ну да. А пальцы ему, видимо, ломал не Антон, а вселившийся в него злой дух.

– Это была я.

– И что ты мне предлагаешь? – Лёша сунул руки в бездонные карманы толстовки и выпрямился. – Отомстить тебе? Ударить? Кипятком облить?

Я невольно отступила. Вдруг отчетливо поняла, что мы одни на окраине кладбища, а долговязый Лёша при любом раскладе сильнее, чем я. И когда-то он не задумываясь метнул в меня пылающий горячий шар.

– Я тебе не предлагаю меня бить. Просто не понимаю.

– А что тут понимать, – раздраженно бросил он. – Что у вас за манера такая – допрашивать людей по любому поводу…

– У кого?

Он дернул плечом и, не ответив, достал телефон.

– Ты пиццу будешь? Суши? Тут сигнал вообще ловит?

Подняв телефон к потолку, Лёша отправился искать сеть. Сделав два круга по комнате, вернулся – как раз когда вода в чайнике, судя по звукам, начала закипать.

– А Юля тебя допрашивала? – осторожно спросила я.

– Юля меня выгнала. Вбила себе в голову, что это я виноват в… во всем, короче.

Что-то в его лице натолкнуло меня на мысль, способную прийти в голову только тому, кто хорошо знает Летнюю Деву.

– Она же тебя не… ничего тебе не сделала?

Кривая усмешка исказила тонкие губы, и столько в ней было горечи, что у меня похолодело внутри.

– Покажи, – попросила я.

– Зачем?

– Просто.

Тень недоверия