– Да?

– С чего бы ты начал поиски?

– С первого случая. Всегда начинай с первого случая. Он даст ключ ко всем остальным.

6

Понедельник, 6 августа 2001, утро

Как ни тянул я время, медленно вставая, читая газету и сидя за чашкой кофе, все равно до встречи с Кравицем оставалось еще два часа. Поэтому я собрался пойти немного потренироваться. Это решение никоим образом не было связано с белой, как у школьницы, футболкой или с серо-голубыми глазами. Просто нечем было заняться. Спортзал «Джеронимо» расположен в подвале здания на улице Арлозоров, как раз под супермаркетом, поставляющим те самые калории, которые надо сжигать. Я зашел, переоделся, кивнул хозяину заведения, низенькому бородатому субъекту, в прошлом – главному спортивному инструктору Армии обороны Израиля. Он поприветствовал меня, воодушевленно поведя бровью. В свое первое посещение два года назад я в порыве дружелюбия рассказал ему, что Джеронимо – последний вождь апачей – был единственным коренным американцем, которого пригласили на похороны Джорджа Вашингтона. Как и следовало ожидать, хозяин понятия не имел, кто такой Джеронимо, но с тех пор относился ко мне с некоторой опаской, как и подобает нормальному человеку при встрече со слегка тронутым.

Я провел двадцать тоскливых минут на беговой дорожке за просмотром репортажа «Си-эн-эн» о саммите Большой восьмерки в Токио, удерживая постоянную скорость девять с половиной километров в час. Почувствовав, что почки у меня вот-вот отвалятся, я перешел к гантелям, которые настроены ко мне гораздо менее враждебно, и тяжко трудился примерно час, в основном над трицепсами и мышцами спины. Только потом, под душем, обнаружив, что дважды намылил одну и ту же руку, я сообразил, что, кажется, слегка напряжен. Приятно, конечно, в конце фильма спасти девушку, но я подозревал, что мне эта история не по зубам. Я пошел в супермаркет и купил морковь, огурцы, сладкий перец и пять стаканчиков обезжиренного йогурта. Глаз эта снедь радовала примерно так же, как должна была обрадовать мой желудок.

Паб «У Амирама» находится в десяти метрах от старого стадиона на улице Усишкин, куда мы ходили смотреть, как баскетболист Барри Лейбовиц колдует с мячом. Толкнув массивную дверь паба, ты попадаешь прямиком в Англию семидесятых: четыре стола темного дерева и пол, посыпанный опилками. На стенах – рекламные плакаты давно исчезнувших сортов пива; за стойкой, в окружении бутылок виски, царит Амирам, считающий дни до того момента, когда закроет заведение и полностью отдастся своему любимому занятию – сплаву на каяках в тех краях, где легко превратиться в обед того, кого планировал приготовить себе на ужин. Я пришел на пять минут раньше и обнаружил, что Кравиц меня уже ждет. Неудивительно. Мы оба воспитанники старой школы: тот, кто явился последним, находится в более слабой позиции. На столе перед ним лежала пухлая папка из коричневого картона, а мячик в руке на этот раз был синим.

– Выглядишь, словно тебя грузовик переехал, – сообщил я.

– Я могу задать тебе один вопрос? – Дожидаться позволения он не стал. – Ты совсем с ума спятил?

Он действительно выглядел неважно, хотя только тот, кто знал его так же хорошо, как я, мог бы заметить новые морщины в уголках глаз, сжатые челюсти и ходившие под кожей желваки. В остальном все было как обычно. Форма отутюжена, словно по ней проехался паровой каток. Все строго по уставу, кроме двух деталей: водонепроницаемых часов «Брайтлинг», предназначенных, по-видимому, для расследований на дне морском, и тонкой золотой цепочки, подаренной моей сестрой в то время, когда они крутили тайную, как казалось только им, любовь. Рост Кравица – метр шестьдесят восемь, но большинство людей, встречающих его впервые, этого обычно не замечают. В нем была какая-то внутренняя собранность, которая притягивала к нему, как магнитом. Когда-то я водил знакомство с девушкой из России, которая изучала физику в университете имени Бар-Илана. Она сравнила Кравица с атомом урана: «Он хоть и маленький, но похож на сгусток энергии».

– Ты хотел мне задать какой-то вопрос?

– Верни госпоже Гусман аванс и не лезь в это дело.

– Потому что?..

– …Потому что я тебе говорю.

– Да ну? Терпеть не могу, когда ты врешь.

– Кому это я соврал?

– Мне.

– Да что ты? В чем же?

Если бы у Амирама был гонг, я попросил бы, чтобы он в него ударил, обозначив конец первого раунда. Так уж между мной и Кравицем повелось еще с тех пор, когда нам было по двенадцать лет. Наш первый раунд – это всегда яростная схватка. Мы в остервенении катаемся по ковру и стараемся засадить друг другу коленом в пах или ткнуть пальцем в глаз. Потом мы иногда обретаем способность к разговору.

Старшему сыну Кравица как раз исполнилось двенадцать. На пасхальные каникулы я взял его в двухдневный рафтинг по Иордану, после чего он заявил, что я – самый крутой чувак на свете. Кравица это нервировало, хотя он это отрицал.

– Она не единственный исчезнувший ребенок.

– Кто тебе сказал?

– Ты.

Он с недоверием уставился на меня. Даже сейчас, когда единственным свидетелем нашей беседы была тарелка жареных колбасок, поставленная перед нами на стол Амирамом, одна мысль о том, что он что-то упустил, заставляла его покрыться холодным потом. С того дня, как кто-то заснял генерального инспектора в джакузи гостиничного номера в Тверии, да еще не одного, а в компании, полицейским под каждым кустом стала мерещиться парламентская комиссия по расследованию.

– Когда это?

– Вчера вечером. По телефону.

– Ничего я не говорил.

– Говорил-говорил. Ты сказал: «Он натворил здесь делов и больше сюда не вернется».

Под колбасками Амирам всегда прячет картошку. Я на минуту забыл, что сижу на диете, выудил ломтик и быстро проглотил.

– И что?

– Тот, кто совершил одно преступление на сексуальной почве, совершит и второе. Это знаешь ты, это знаю я, и каждый постовой в Микронезии тоже это знает.

– И поэтому ты решил, что я лгу?

– Я прочел репортаж об ее исчезновении. Через два с половиной часа после того, как девочка исчезла, полиция вместе со спецслужбами уже прочесывали район.

Он понял. Кравиц вообще быстро соображает. Полжизни он провел, дожидаясь, пока собеседник завершит фразу, об окончании которой он уже догадался. Но я продолжил говорить, чтобы он знал: я не собираюсь отступать.

– И тебе, и мне хорошо известна процедура, применяемая в подобных случаях. Заявление в полицию можно подать не раньше, чем через сутки после исчезновения человека, а его поиски начинаются не раньше, чем через двое. Если речь идет об исчезновении ребенка, к поискам могут приступить сразу, как