я лично. У Борзого в группе, кроме него самого, вышеупомянутый Бэрримор, славящийся своей невозмутимостью; рыжий Боцман, пулемётчик, — когда-то он был морпехом Балтфлота, потом работал на сейнерах на Камчатке и Сахалине, потом загремел по статье «Контрабанда»: взяли ребята грех на душу, подрядились отвезти в Китай партию запчастей краснокнижных животных, да встретили на пути погранцов — пара 57-мм пушек и газовая турбина, ни удрать, ни отбиться, да и не стали они бы отбиваться. Сел на пять лет, дело житейское, а уже на зоне с каким-то особо наглым поцапался до крови — прицепили еще четыре.

Еще в группе Борзого — Коротких (у него позывной как фамилия). Два метра три сантиметра, вроде бы куда такого дылду к нашим делам, а поди ж ты, умеет становиться незаметным, когда захочет, а главное, таскает на себе кроме «калаша» РПГ. Бывший спортсмен, зашитый алкоголик, к нам пришел, чтобы в очередной раз не сорваться в загул, — и нашёл себя. Хабибулин — связист, мальчик с высшим образованием, физик-теплотехник. Ни разу не азиат, просто красив, как Аполлон, и, когда не занят делом, по девкам туда-сюда шныряет без следа, мерзавец. Уже три раза лечился от нехороших хворей, а всё нипочём. Замполит его за это ругает, батюшка наш стыдит, а ему хоть бы хны. Два стрелка — братья по отцу (как выяснилось), похожие друг на друга примерно как чайник на партсобрание, — угрюмый Славик, крупный, со сросшимися бровями, позывной Хмурый, и весельчак Максим, полтора метра чистого оптимизма, с позывным Живчик. У братьев «калаши» с подствольными гранатомётами, и группа Борзого в целом заточена на силовой штурм.

Моя группа, наоборот, команда ближнего боя, и оружие у нас полегче. Есть, правда, свой пулемётчик, позывной Марио, поскольку смуглый, как итальянец, и работал в водоканале до того, как загреметь по двести тринадцатой, часть три: по пьяни разбузился в поезде, размахивал лимонкой, которую из любопытства прикупил у какого-то непонятного деятеля. Лимонка выхолощенной оказалась, но сторона обвинения доказала, что Марио этого не знал. Шесть лет; только на нары — а тут купцы из «Вагнера». Марио сразу подписался, но на гранаты с опаской посматривает, у каждого из нас по три-четыре, у него ни одной, зато есть РПК, который Марио содержит в идеальном порядке. Еще стрелок-садист (и это не ошибка) с позывным Джейсон, человек-арсенал, который кроме рации таскает АКМС-74У, дробовик двенадцатого калибра, нож Боуи и небольшой топор плюс куча разной электроники — при его комплекции это вполне нормально. Щербатый — второй дылда в нашей команде, они с Коротких всё спорят, кто выше. У Щербатого нет половины зубов, и щека выглядит так, будто его горячим утюгом приложили: обожгло взрывом, так и не поняли, чего именно — мы тогда в таком аду были, мама дорогая! Бача — моего возраста, тоже афганец, две ходки — участие в ОПГ и телесные средней тяжести: соседу-алкоголику подрихтовал физиономию. Джанго, совершенно не похожий на жутковатого мексиканца, но умело орудующий парой кинжалов, когда доходит до рукопашной, родом из Бухары — взяли как нелегала, а он в «Вагнера». И Македонец, получивший свой позывной за умение орудовать двумя АПС на ходу, а вовсе не за то, что мамка у него родом из Сербии.

А вообще, скажу я вам, в моей команде очень интересные ребята подобрались. Хотя… в «Вагнере» вообще много необычных, неординарных людей. И те, что с нар, и те, что с воли, без разницы. И не все мы такие угрюмые фаталисты, как кажется на первый взгляд. Ну да, от Косой особо не бегаем, да и что с того?

Открою вам маленький секрет. Русский солдат, если надо, без труда умрёт за Родину, но что нас всегда отличало от камикадзе — например, сами смерти не ищем. Мы с ней, конечно, по нескольку раз в день здороваемся, но в гости не зовём. Можешь жить — живи; надо умереть — умирай. А вообще, от живого солдата толку больше, чем от мёртвого, что бы там ни втирал основатель бусидо Мусуаси. Как говаривает наш батюшка, «мне жизнь — Христос, и смерть — приобретение». Батюшка у нас золотой, отец Олег. Таким чурбанам стоеросовым, как мы, которые свободы не видели и на весь мир злы были, интерес к вере внушить — это уметь надо. Святой человек! Как-то нас бросили прямо со службы дырку затыкать — маневренная группа бандеровцев просочилась, батюшка тоже с нами пошёл. Так ему пуля вошла в бок, там, где римлянин Христу копьё вонзил, проскочила мимо сердца в тот момент, когда оно сжатое было, и вышла из-под лопатки. Тело насквозь, да в самом опасном месте, а ему хоть бы что, вечером уже службу вёл. Правда, пел за него Дьяк из группы Черномора…

…Окидываю взглядом своих и говорю:

— Чего, бойцы, приуныли? Команды вешать нос не было. Вот как Зеленского вздёрнем в центре Крещатика, тогда и унывайте, сколько влезет.

— На Майдане его надо вешать, — фыркает Джейсон. — На ёлку новогоднюю, рядом с Порошенкой, Яценюком и Турчиновым.

Ну, у Джейсона свои счёты с этой бандой, хотя… у каждого из нас с ними свои счёты. Есть такая песня: «Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой». Так вот, сегодня нет, наверное, в России такой семьи, которой эта война бы как-то не коснулась. То, что ныне называется «незалежной Украиной», по сути, часть России, наша земля. И люди здесь живут — наши. Даже те, что с промытым насквозь мозгом. А их убивать приходится. Нет, нет у меня таких слов, чтобы это передать, просто не хватает.

— Повесим, — обещаю я. — Нарядим новогоднюю ёлку, всему миру на радость. Но пока есть задачи более насущные. Итак, задача всем ясна? — Ребята кивают. — Теперь детали. Борзой со своими идет на подвал. Там гражданские, первый, второй и третий этажи — бандеры, на третьем у них лежбище. Борзой с компанией зачищает этажи, мы прорываемся на верхотуру. Хабибулин, как закончите внизу, сразу мне маякни. И сиди на приёме. Мы как сверху зачистим, Джейсон тебе стукнет, сразу начинайте выводить гражданских, ясно?

— А вы? — уточнил Борзой.

— Мы чуть подзадержимся, — ответил я. — Устроим наверху фейерверк.

— Вас же бандеры сразу артой накроют! — возразил он.

— В том и цимес, — ответил я. — Пусть они эту свечку сами снесут, не будем же мы её держать, как Брестскую крепость? Да не боись ты, что, я первый раз огонь на себя вызываю?

— В поле — одно, — проворчал Борзой. — А