подтяжки. Даже федора (прим. пер. — шляпа из мягкого фетра, обвитая один раз широкой лентой). Все это заставляло меня чувствовать, что я вернулся в свой расцвет. Несколько человек смотрели на нас, пока мы шли к больнице, но мне плевать. Гейл выглядит как старлетка за миллион долларов из золотого века кинопроизводства, а я чувствую себя ее исполнителем главной роли. Платье с цветочным принтом облегает ее изгибы, и я не могу сдержать слюноотделение, когда мы бродим по заброшенным коридорам, покрытым граффити, поднимаем пыль под лучами раннего зимнего солнца и шагаем мимо разбросанных по полу кусков штукатурки.

Призраки меня не пугают. Большинство не знают о живых. Они хранят моменты из своей жизни, и некоторые из тех, что я видел во время войн двадцатого века, были жалкими зрелищами. Видеть мужчину, ищущего жену, которую он никогда больше не увидит, даже если он всего лишь тень самого себя, это не то, что вы забудете. Даже когда они замечают нас, это мимолетно.

У Гейл есть камера, которую она держит, издавая заинтересованные звуки и делая быстрые снимки, когда мы входим в старые комнаты или поднимаемся по загнивающим лестницам. Она говорит мне, что это место станет хорошей домашней базой, или что этот коридор кажется многообещающим, когда она вернется, и ее инстинкты верны. Места, которые она выбирает как призрачные, полны энергии, а те, которые она игнорирует, тихие, но если она думает, что идет сюда одна, она ошибается. У этой группы охотников на призраков только что появился новый член, потому что если она будет здесь, то и я тоже буду здесь.

— Думаю, это все, что мне нужно, — говорит Гейл, поворачиваясь ко мне. Она давно вложила свою руку в мою, пока мы шли, и я не отпущу ее. — Хочешь проверить все еще раз, или…

— Ну, я хочу еще раз кое-что проверить, — говорю я, прижимая ее спиной к ближайшей стене.

Она ухмыляется, поглядывая налево и направо.

— Хочешь пошалить? Здесь?

Я качаю головой.

— Хочу заставить тебя кончить. Здесь, — последнее слово срывается с моих губ в рычании.

Ее бедра идеально подходят к моим рукам, и, зная, что я могу взять ее прямо здесь и сейчас, мой зверь вырывается вперед, желая завладеть ею.

— Лобо, мы не можем, а если кто-нибудь…

Я зажимаю пальцы между ее ног, вталкивая в нее мягкое платье, крепко сжимая ее, пока она тихо стонет, извиваясь в моей хватке. Она теплая на ощупь, и она не может сказать мне, что не хочет этого.

Запах ее возбуждения ударяет мне в нос. Будь прокляты призраки, я возьму ее прямо здесь и сейчас, на глазах у всех.

— Ты знаешь, кто мы? — спрашиваю я, втирая круги в ткань, когда с ее губ слетает мягкое мяуканье.

— Н-нет, я имею в виду немного, — Гейл стонет, ее накрашенные губы надуты и нуждаются в поцелуе. — Ты мой парень.

Я рычу ей в шею. Мне нравится мой в этом, но парень мне не подходит. Она держится за мои плечи, вгрызаясь ногтями в мою рубашку. Ее возбуждение и сладкие духи щекочут мой нос, и у меня текут слюнки. Мне нужно попробовать ее на вкус, услышать, как она стонет мое имя.

Двигаясь вперед, наши губы сталкиваются, когда наша страсть берет верх. Наши языки танцуют, когда она выгибается во мне. Какими бы сладкими ни были ее губы, мне нужно больше ее вкуса. Мне нужно попробовать ее освобождение и знать, что я единственный мужчина, который когда-либо доведет ее до безудержного экстаза. Я отрываюсь от нее, прислоняюсь лбом к ее, пока она переводит дыхание.

С каждым разом ее сиськи восхитительно трутся о мою грудь.

— Знаешь, почему я сошел с ума, когда увидел тебя на той свадьбе? Почему твой запах так зовет меня? — я подчеркиваю каждый вопрос, разными движениями пальцев, переходя от нежных круговых движений к ее клитору.

— Мы…, — Гейл качает головой, чтобы избавиться от похоти. — Мы почти не виделись.

— Мне не нужно было видеть тебя, чтобы знать. Я учуял твой запах, и на этом все, — говорю я ей, медленно опускаясь на колени на старом полу перед ней и задирая ее платье.

Я беру ее руки, запихивая в них ткань, отдавая ей безмолвную команду. Ее глаза темнеют, когда она смотрит на меня, отслеживая каждое мое движение.

— Ч-что ты имеешь в виду? — спрашивает Гейл, нервно облизывая губы. — Что на этом все?

Проведя своими пальцами по шву ее трусиков, она уже скользкая от желания. Я отодвигаю их в сторону, не в силах удержаться от того, чтобы наклониться и попробовать ее на вкус. Я провожу языком по ее мокрому лону, пока ее ноги напрягаются.

— Ты моя пара, — рычу я в ее чувствительную кожу, убеждаясь, что мое дыхание ласкает ее, когда я говорю ей, что она для меня значит.

Она вздрагивает, ее колени угрожают подогнуться, когда я перекидываю одну из ее ног через плечо для лучшего доступа.

— Что? — она задыхается, шипя сквозь зубы, когда я начинаю водить языком по ее клитору.

Я неохотно отстраняюсь, глядя в ее зеленые глаза.

— MonFemme, это означает моя жена, — я ухмыляюсь, когда ее глаза расширяются от удивления.

Прежде чем она успевает мне ответить, я ввожу палец в ее влажную киску, чувствуя, как она сжимает меня. Я позволяю ей расслабиться, прижимаясь к стене, прежде чем добавить второй, начиная ритм, который она так полюбила.

Нога, не перекинутая через меня, та, что держит ее, дрожит, когда я сосу ее клитор, ускоряю движения, желая, чтобы она кончила для меня. Она не отскакивает от меня и уносится прочь. Я знаю, что она понимает. На каком-то уровне инстинкт говорит ей правду. Она может не чувствовать меня так, как я ее, но она знает, что создана для меня так же, как я для нее.

— Скажи, что ты моя, — говорю я ей, едва отстраняясь от ее великолепного тела, чтобы она услышала мои слова.

— Я… я…

Прежде чем она успевает произнести слова, мне приходится наклониться, чтобы поддержать ее. Ее нога дрожит слишком сильно, чтобы удерживать ее, когда я подталкиваю ее ближе к ее оргазму, экстазу, которого я жажду больше, чем своего собственного.

Я подстраиваю ритм своего языка под ритм пальцев и начинаю чувствовать, как она крепче сжимается вокруг меня. Ее пьянящие стоны сменяются волнами наслаждения, прокатившимися по ней.

Ее руки находят мои волосы, дергая их до тех пор, пока укус боли не заставляет меня рычать на ее