Так оно и случилось. В Петербурге Павла Петровича встретили после более чем годичного отсутствия куда холоднее, чем в европейских столицах. Он погрузился еще в большее уединение, чем до поездки. Тем более, что его друга П.А. Бибикова сослали в Астрахань, другого друга князя А.Б. Куракина отправили жить в его саратовские деревни. Ко всему прочему, 31 марта 1783 года скончался его наставник с малых лет и защитник перед императрицей граф Н.И. Панин.

На следующий день после рождения у цесаревича Павла Петровича и его супруги Марии Федоровны дочери Александры самодержица Екатерина забрала внучку к себе и старалась не допускать к ней родителей — точно так же, как раньше поступила с внуками Александром и Константином. Сыну же, как бы в утешение, пожаловала мызу Гатчина с увеселительным замком, со всеми мебелями, мраморными статуями, оружейной, оранжереей и двадцатью близлежащими деревеньками с пустошами.

Павел Петрович, конечно же, понял, что мать желает пореже встречаться в своей столице с сыном, и с грустью отправился на житье в подаренный дом за тридцать три версты от Петербурга.

Больше всего в Гатчине его бесило, что поместье куплено у наследников покойного князя Григория Орлова, долгое время бывшего у матери в фаворе. Цесаревич и мертвому не мог простить светлейшему красавцу, делившему с императрицей и власть, и ложе, высокомерного презрения к себе, бессовестного грабежа государственной казны, всемогущества. Теперь наследник престола вымещал долго копившиеся обиды на бывшей орловской усадьбе, с диким упорством переделывая в округе все, созданное князем.

Павел Петрович надстроил и переделал внутри Гатчинский дворец, луг под окнами превратил в плац, обнеся его рвом и бастионной стенкой с амбразурами для пушек. Через дворцовый парк проложил прямые, посыпанные гравием дорожки, спустил в Белое и Серебряное озера «боевые эскадры» — полтора десятка яхт и яликов. Ему захотелось завести, по примеру молодого Петра I, «потешное войско», и он набрал к себе на службу с полсотни иноземных бродяг, уверявших, что хаживали в строю у Фридриха Великого, да сотню оголодавших российских провинциалов, готовых за кусок хлеба на все, даже пудрить голову и от зари до заката маршировать.

В окрестных деревнях Павел Петрович понаставил шлагбаумов, окрашенных полосами в черный, красный и белый цвета, и часовых при них. Возле изб гатчинских обывателей одна за другой стали подниматься казармы, конюшни, заставы.

Народ поначалу ворчал на полуосадное положение и обилие служилых людей, от которых происходило немало беспокойств. Но плетью обуха не перешибешь, к тому же наследник российской короны начал проявлять заботу о простолюдинах: открыл на свой счет школу, посодействовал в создании стеклянного заводика, суконной фабрики и шляпной мастерской, выстроил четыре церкви, чтоб каждый молился на свой лад: православную, общую лютеранскую, римско-католическую и финскую.

Поразмыслив, местные жители простили своему благодетелю «прусские замашки» и злословили о военных нововведениях лишь сгоряча. В благостном же состоянии добродушно посмеивались над бесконечными учениями с барабанным боем и пальбою, называя их чудачествами богатого помещика, и гордились, что их господин — наследник престола, будущий русский император.

Граф Никита Иванович Панин

Множество предзнаменований и пророчеств издавна соединялось с именем Павла Петровича, о его жизни беспрестанно судачили и в деревенских избах, и на постоялых дворах, и в замках европейских государей.

Императрица с усмешкой наблюдала за новым увлечением сына и радовалась, что он не вертится под ногами и не мешает ей наслаждаться самодержавной властью. Она уже была не той неопытной вдовушкой, как в 1762 году, когда приходилось всего страшиться и льстить даже нелюбимым вельможам. Теперь она могла царствовать, милуя и наказывая по своему разумению и управлять страной даже лежа на боку. Успех сопутствовал ей, ибо она уже не почти никого не боялась и привечала опытных в государственных делах людей. К России отошел Крым, был подписан Георгиевский трактат, по которому Грузия вошла в состав России. Наконец в 1785 году появилась Жалованная грамота дворян, по которой они имели право вести паразитический образ жизни и при этом иметь безграничную власть над крестьянами и их доходами. После этого все дворяне стали боготворить свою государыню.

Обрадованные дворяне славили Екатерину Великую и ее достославное царствование, а Россия впервые за время своего существования влезла в неоплатные международные долги. Повсеместно упали урожаи из-за большого оттока молодых здоровых крестьян в армию. В государственных учреждениях процветали казнокрадство и безделье. Но дворянские свободы при рабском труде остальных сословий и громадная по численности армия создавали иллюзию процветания страны.

Во всех полезных и негодных делах, творившихся в отечестве, наследник престола не принимал никакого участия. Стоило ему сказать при матушке слово о каком-либо государственном деле, как она все делала наоборот.

«Вот я тридцать лет без всякого дела», — жаловался Павел Петрович графу Н.П. Румянцеву.

Чтобы хоть чем-то заняться, великий князь увлекся строевой и военной подготовкой нескольких десятков караульных гатчинских солдат. Всё в его миниатюрном войске было наперекор российской армии — прусские команды, прусские мундиры, прусская военная тактика, усвоенная по книгам. «Одежда и прочий прибор сих солдат — пишет Гарновский, — суть точь в точь так, как будто бы оные нарочно сюда из Пруссии выписаны были… Живучи в Пруссии долгое время, я весьма довольно на тамошние войска нагляделся, и посему смело могу сказать, что помянутый батальон совершенная копия прусских солдат. Выписанный из прусской службы офицер, служащий теперь в здешней капитаном, командует не только сим батальоном, штаб-офицеров не имеющим, но и ворочает наследниковым кирасирским полком, и занимает, как по всему видно, первое место по военным делам, когда, напротив сего, г-н Вадковский первенствует по комнатным».[13]

Невозможно сравнивать военные потехи сорокалетнего цесаревича со стратегией войны, которую разрабатывал председатель военной коллегии, екатеринославский и таврический генерал-губернатор князь Г.А. Потемкин. Такое сравнение было бы столь же несерьезно, как если принять детскую игру в оловянных солдатиков за настоящее сражение. [14]

Павел Петрович приобретал лишь умозрительный опыт как в управлении войсками, так и во всех иных государственных делах. К сожалению, ему казалось, что этого достаточно для удачного и мудрого царствования. В своей правоте он убеждался также, основываясь на историческом опыте — все российские императрицы XVIII века, включая и его мать, вовсе ничего не смыслили в ремесле монарха, когда впервые садились на царский престол. Но он забывал, что они никогда не правили самостоятельно, и во всем полагались на искушенных в государственных делах советников. Те же действовали по старинке, тормозя развитие России в сравнении с европейскими государствами, но зато не совершали ошибок, могущих привести страну к полному краху.