Шрифт:
Закладка:
Миранда поставила последний кукурузный початок в миску и сняла с него зерна.
Искра подалась вперед, сидя на краю своего кресла. Коснулась поясницы, напряглась. Рука у нее дрожала.
– Баба? – обеспокоилась Миранда.
Искра покачала головой:
– Я просто старая, на хер.
Миранда нашла в шелухе жирного черного червячка, который цеплялся за еще зеленые листья. Затем выдернула его грязными ногтями.
– Удачи, – пожелала старуха, беря из корзины очередной початок. – Иди порыбачь на него, может, что и поймаешь.
Миранда положила червяка в нагрудный карман своей ковбойской рубашки – та когда-то принадлежала Хираму, края манжет и подола уже истерлись. Она ощущала крошечное создание сквозь ткань, оно было легкое, как желудь. Миранда приложила лезвие к кончику початка, придавив большим пальцем, и провела ножом вдоль ствола. «Шелуха, початок, пища и достаток». Этой поговорке ее научила Искра. Миранда присмотрелась к кукурузе у себя в руках. Она слишком усердствовала с рыльцами, и ее руки пропитались соком от лопнувших зерен. Вдруг яркий полдень показался ей не таким ярким, а леса вдалеке – близкими и опасными.
Она подумала, как ни странно, о Куке. О пистолете, который он ей дал. И который лежал теперь, запертый в старом ящике, где ее отец когда-то хранил снасти.
– Все меняется, на реке? – спросила Искра тихо.
Вот она, странная, невероятная старухина способность чувствовать, о чем думает Миранда, будто существовала невидимая паутина, позволявшая улавливать ее настроение. «Пора уже к этому привыкнуть», – подумала она про себя.
– Возможно, – ответила Миранда вслух.
– Все везде меняется, – сказала Искра, занимаясь кукурузой обеими руками, но сама глядя за перила крыльца, на поросший кудзу холм и линию деревьев за ним.
– Меняется? Что именно?
Искра подняла свою банку с пола и плюнула. Затем обратила темные глаза на Миранду.
– Мальчик говорит, что слышит звуки по ночам. – Она кивнула в сторону, где косматые березы отбрасывали длинные послеполуденные тени, а лес за ними был темный и густой. – Треск и гул среди деревьев. Будто по лесу великан бродит.
Миранда сглотнула, и у нее внутри что-то зашевелилось – отголосок то ли старого кошмара, то ли воспоминания. Широкий илистый берег на краю озера, где упавшие стволы качались, будто гробы, а шипастая стена защищала некое темное место, где она нашла живого младенца, которого вовсе не должно было существовать. И той же сырой, путаной ночью – тяжелые шаги.
– Я тоже их слышу, – сказала Искра, и в уголках ее впалого рта вдруг возникла улыбка, что за все годы знакомства со старухой Миранда видела лишь считаные разы. Как однажды в Воскресном доме, в ночь, когда родился Малёк. То была улыбка женщины, у которой имелись секреты. Женщины, которая не была ничьей Бабой, которая никогда не кормила Миранду щами с ложечки, если та болела, и не пекла теплый и мягкий хлеб.
– Кое-что просыпается, – сказала ведьма. – Там.
Цикады гудели так, словно по самой земле проходил ток.
– Лешачиха, – вымолвила Искра.
Лешачиха. Слово, казавшееся Миранде похожим на резкий, пронизывающий до костей озноб, от которого она просыпалась, на яд водяного щитомордника, что струился у нее в венах. То, что древний народ, к которому принадлежала старуха, называл духом леса, хотя здесь не было ни Дедушки Охотника, ни Дядюшки Древа, а была только королева, сказала ведьма, ибо ни в одном языке нет такого слова, которое означало бы эту безымянную силу. Имя, на которое Искра всегда ссылалась, когда одиннадцатилетняя Миранда задавала сложные вопросы типа: «Что случилось той ночью? Что произошло с моим отцом?» Поначалу с хитрой улыбкой, похожей на изгиб ног умирающего паука, а потом: «Иди лешачиху спроси, Мышка, если увидишь когда-нибудь, что она бродит по лесу».
Ответ Миранды был: «Спрошу».
Она глянула на деревья, с их густыми тенями и поющими в разгар дня насекомыми. Над ними шелестели колокольчики из полых птичьих костей.
Ложка, как увидела Миранда, была пуста. Мухи улетели.
Она положила полуочищенный початок обратно в миску и вытерла руки о джинсы.
– Пойду за ним, – сказала она. Она взяла колчан, стоявший рядом с дверью, и застегнула его кожаный ремешок поперек груди. Подняла лук и просунула в него голову, после чего направилась по тропинке за лачугой, последовав за братом вверх по склону, мимо бани, мимо сарая Малька, мимо козьего загона – в лес.
Старухина улыбка померкла. Она сплюнула за перила и продолжила раскачиваться в кресле, чистя кукурузу.
Миранда вошла в чащу на вершине хребта за лачугой и очутилась на краю небольшого оврага, прорезавшего остров. В десятках футов ниже опушки скала в бело-серую полоску изгибалась над изумрудной бухточкой, где у кромки воды росли пучки аира и цветущего пурпуром паучника. Она увидела в грязи следы, оставленные мальчиком: широкие, размашистые, они пересекали овраг и уходили в заросли. Она пошла по следам, пока не остановилась на вершине хребта, чтобы перевести дыхание. За поворотом бухта расширялась, чтобы перерасти в глубокий прозрачный ставок, окруженный известняковой стеной. Здесь, когда ему было шесть, а ей семнадцать, она учила его плавать. Природа наделила его перепонками, наделила чешуей. Не хватало только смелости, чтобы нырнуть, и Миранда позаботилась об этом, стоя в воде, достававшей ему до плеча, с распростертыми объятиями: «Я тебя поймаю; я тебя удержу; я не отпущу». Зная, конечно, что однажды он отплывет от острова Искры слишком далеко и, может, даже наткнется на охотника с сыном или на какого-нибудь контрабандиста. А то и на заблудшего и помешанного прихожанина Воскресного дома, живущего на подножном корме. Потому что, хоть старухин остров и был местом секретным, потайным карманом в подкладке мира, пересечь его границу было довольно легко. «И что тогда?» – задумалась она. Увидят ли они в нем мальчика? Или чудовище? Протянут ли ему руку или наставят пистолет?
Она прошла мимо его дерева, откуда начинался резкий уклон к байу. Там, за водой, она заметила его барку, прибитую к берегу среди водяных ив.
Она поставила лук с колчаном в траву возле кромки и вырыла пальцами ямку в рыхлой темной почве. Затем достала из кармана рубашки червяка, положила в землю и присыпала сверху. Встала, разделась и разулась. В колчане у нее было четыре стрелы. Она выпустила их одну за другой в землю за водой. Затем запихнула одежду и обувь в глубь колчана, оценила его вес, а потом бросила через воду – он благополучно приземлился на противоположном берегу. Наконец она надела на себя лук и, обнаженная, нырнула в байу.
На полпути она выплыла на поверхность и увидела, как над водой возникла голова кого-то мелкого пресмыкающегося, но тут же исчезла. Вскоре Миранда выбралась на поросший мхом берег. Вытерлась своей рубашкой, быстро оделась и, подобрав стрелы, направилась в лес, почти неосознанно ища следы мальчика. Она знала его повадки. Наверняка он пошел к черному дубу посреди луга.
