Миранда шагала тихонько, наслаждаясь угрюмым в дневном свете лесом. Высоко вдали свою одинокую песнь завел козодой. Через некоторое время она вышла из-за деревьев на поле, заросшее травой по колено. Здесь над последними розовыми цветками летней полыни порхали бабочки, а в центре поляны высился черный дуб – скрюченный гигант с широкими, низко свисающими конечностями. Она оглядела остальные деревья на краю поляны, ища мальчика, но нигде его не заметила.

Ее внимание привлекло движение на самом дубе.

На самой низкой ветке за лодыжки висел мужчина, трава под ним была запятнана красным. По лугу проходила рябь мягкого теплого бриза. Тело вальяжно повернулось на конце веревки, и Миранда увидела лицо своего отца – Хирама Крабтри.

Она почувствовала, как внутри нее что-то рухнуло, словно обвалился уступ скалы.

Лодочник был в той же рубашке, джинсах и ботинках, что носил в ночь, когда Миранда в последний раз видела его живым. Бедра и колени были запачканы грязью, руки тянулись к земле. Под челюстью виднелся порез, и казалось, будто он нахмурил брови, но в остальном лицо его было лишено выражения, лишь смотрело пустым, оцепенелым взглядом мертвеца. Из его груди, над самым сердцем торчала стрела. С оперением таким же светло-серым, как у тех стрел, что Миранда и сейчас носила в своем колчане…

«Нет», – сказала она или подумала, что сказала, не осознавая, что ее пальцы, несмотря на лук в руке, показывали жесты, которым она научила общаться Малька. При этом она забывала дышать. У Миранды вскружилась голова, и она уселась в траву. Солнце, опустившись за дуб, подсвечивало труп Хирама золотым нимбом.

Над ней вдруг возник силуэт Малька.

Миранда тупо уставилась на него.

Мальчик наклонился, положил свой лук на землю.

«Ты в порядке?» – показал он жестами.

Она схватила его за руку и указала на дерево за ним.

«Человек? – кое-как показала она дрожащими руками. – Видишь?»

Малёк оглянулся через плечо.

«Человек? – сказал он. А потом покачал головой, поправил: – Олениха».

Олениха?..

Миранда посмотрела на дерево. Висело животное. Мальчик всадил стрелу ему в сердце и, просунув веревку через сухожилия ног, подвесил и перерезал горло. И кровь до сих пор сочилась на зеленую траву.

Миранда медленно оторвалась от земли. Колени у нее дрожали.

– Я не… – проговорила она, но больше ничего вымолвить не могла.

Встревоженный Малёк с любопытством наблюдал за ней.

Она выдавила из себя сухую улыбку, вопреки навернувшимся на глаза горячим слезам, и покачала головой. Затем подошла к оленихе. Коснулась сгубившей ее стрелы, вонзившейся в грудь древка.

Миранда огляделась вокруг, увидела, как все произошло. Мальчик взобрался на дуб и ждал, а олениха забрела в высокую траву, чтобы ее пощипать; мальчик свалил ее выстрелом ярдов с пятидесяти-шестидесяти; она увидела в траве вмятину и кровавый след, где он протащил ее от линии деревьев к дубу посреди луга. Миранда изумилась меткости мальчика при таком расстоянии. Он стрелял чисто инстинктивно. Она же, привыкшая стрелять прицельно, с выносом, оценивала высоту по расстоянию между наконечником при полном натяжении лука и мишенью. Перед каждым своим выстрелом производила расчет, тогда как мальчик действовал совершенно непостижимо.

Она провела рукой по оленьему боку: мех был жесткий, как щетина малярной кисти.

«Хороший выстрел», – похвалила она.

Он расплылся в улыбке, теплой и лучезарной.

Она вмиг почувствовала себя лучше.

– Но не стоит оставлять ее внутри. – Она ухватилась за стрелу, торчавшую из оленьей груди, и вырвала ее. Наконечник был острый, из тех, что она подарила ему прошлой весной на день рождения.

«Покажи мне, что нужно теперь сделать», – велела она с помощью жестов.

Под кровоточащим киноварью небом мальчик вытащил из-за пояса, сделанного из беличьих и кроличьих шкурок нож для свежевания и принялся за дело. Когда он замялся, она взяла его руку и поднесла лезвие к паху. Он всадил нож в олениху, разрезал грудную клетку, и туша медленно вскрылась. Малёк залез в нее руками по локоть. Из животного выпали внутренности. Он бросил их в кучу и залез обратно.

Миранда наблюдала за мальчиком. Он был красив. Она страшилась собственной любви к нему.

– Баба говорит, ты не спишь, – сказала она. – Хочешь поговорить об этом?

Он покачал головой. Олениха хлюпнула, он вытащил руки.

– Почему нет?

«Нет слов», – показал он окровавленными руками.

– А если их придумать?

Мальчик замешкал, затем всадил нож мертвому животному в бок. Затем сложил руки вместе и пошевелил пальцами, не глядя на Миранду, будто общаясь сам с собой. Вокруг жужжали мухи, они же ползали по звериной шкуре. Она уловила слова «красный», «огонь» и «бояться». Наконец он развел руками, бросил попытки что-либо показать и только покачал головой. Затем вернулся к оленю. Пошарил за грудиной, ухватился за что-то неподатливое, а когда вынул руки, окровавленные до предплечий, Миранда увидела, что он держал что-то маленькое, круглое, с идеальным ранением от стрелы посередине. Он, улыбаясь, протянул это ей.

Это было сердце.