Сходно мыслит Максим Грек:

«…другим способом, чуднейшим и для нашего ума непостижимым, имел умножаться род человеческий, а не посредством скотоподобного совокупления, как думают некоторые»[58].

Того же мнения богословие позднего времени. Игнатий Брянчанинов (XIX в.):

«Мы не видим образца, по которому могли бы объяснить размножение рода человеческого до его падения… но наверно утверждаем, что это размножение должно было совершаться во всей полноте непорочности и бесстрастия. Вместо наслаждения плотского, скотоподобного долженствовало быть наслаждение святое, духовное»[59].

По вопросу, в какой момент между первыми людьми имела место половая близость, споры между отцами идут уже второе тысячелетие. Для человека, не принимающего христианство, этот вопрос не стоит того, чтобы спорить о нём две тысячи лет. Но вопрос поставлен, а поскольку ответа нет и он вряд ли возможен из-за неустранимого различия во мнениях, то и споры о нём, по всей вероятности, будут продолжаться бесконечно. Философ и писатель В. В. Розанов упрекает христианство в том, что его воззрения по вопросу о девстве и брака раздвоились[60]. Воззрения христианства на этот предмет в действительности не раздвоились, но раздробились по множеству оснований. Но такова особенность всякой веры. Единодушные решения в вопросах веры невозможны. Поэтому нет одной «истинной» веры, есть лишь варианты и разновидности вер. Если в математике можно видеть пример максимально возможного согласия мнений, то религии, напротив, представляют собой ту сферу, где непримиримость взглядов и расхождения во мнениях априори неизбежны.

Творение изначально было несовершенно. Бог шесть дней трудился, сотворяя то и другое, но ни в один из этих дней он не сотворил любовь. Он сказал первым людям «плодитесь и размножайтесь», но не сказал им «любите». Когда же мужчина и женщина сами научились любить друг друга, явился Христос и наложил на чувственную любовь строгие запреты. Представим себе: являются к Христу юная девица и юноша, держащиеся за руки, с румянцем смущения на щеках: «Мы любим друг друга и хотим, чтобы так было всегда». Что скажет своим счастливым овечкам пастырь, дабы оградить их от соблазнов плоти? О эти соблазны плоти! Они мучили и святых отцов, и как хорошо они знают их силу! Знал ли их силу девственник Христос? Что же скажет он тем, кто от любви ничего не видят, кроме друг друга? Скажет он их любви «нет» или «да»? Но какой же пастырь посмеет сказать «да» греху, посмеет сказать «да» любви, которая не получила церковного благословения?!

В христианстве поразительно то, что оно, называя себя религией любви, нигде не говорит любви между мужчиной и женщиной прямо «да». Оно говорит – и в этом выражен весь взгляд Христа на любовь, – что «любовь вне брака – грех», «любовь до брака – грех», «любовь после брака, если умер супруг и в душе явилось новое чувство, – грех». И даже любовь в браке, по отцам, должна быть в идеальном случае платонической. Христос не скажет первой робкой любви двух юных созданий «да». «А поцелуи позволительны? – пролепечут пунцовые от смущения любовники. – А прикосновения?» Что тут сказать пастырю своим стыдливым юным овечкам? Что позволить и что запретить им? Христос строгими увещаниями обяжет обоих к целомудрию и запретит остальное.

VIII. Против еретиков

Представимо ли, чтобы христианство провозгласило наслаждение главным благом жизни? Такой взгляд не был бы нов, и в чём состояли бы в таком случае новизна и смысл христианства? Тем не менее христианство в своём развитии не раз уклонялось с пути осуждения плоти. В первом и втором веках такая попытка имела место в ереси николаитов и карпократиан. По утверждению православного автора Л. И. Писарева, николаиты «превратно истолковав, смотрели на плотское любодеяние как на какое-то священнодействие и при этом ещё смело воображали, что чрез него они переходят в Царство Божие; они возвышали до степени святого состояния общение в плотских удовольствиях»[61]. Вряд ли будет далёким от истины предположение, что столь необычным аргументом, а именно что снискание будущего Царства Небесного достигается наилучшим образом через половой акт, николаиты привлекали на свою сторону большое число сторонников и представляли серьёзную опасность для христианского культа целомудрия.

Ещё более радикально против демонизации плоти выступали карпократиане. Тут перед нами религиозная идея, под которую подведено философское обоснование. Приведём обширный фрагмент из «Стромат» Климента Александрийского:

«Последователи Карпократа и Епифана учили об общности жён, позоря тем самым имя Христа. Епифан этот, чьи книги у меня есть, был сыном Карпократа. <…> Прожил он всего семнадцать лет, и в Самах, что в Кефалее, его почитали как бога. <…> В своей книге „О Справедливости” он говорит так: „Справедливость Бога – это общность и равноправие. Как небо покрывает равномерно всю землю и все звёзды ночью видны одинаково, так и Бог, подобно солнцу, которое является источником дня и отцом света, освещает всех, кого он видит, в равной мере. А видит он всех одинаково, не различая между богатым и бедным, простолюдином и правителем, глупцом и разумным, женщиной и мужчиной, свободным и рабом… и таким образом устанавливает справедливость, поскольку никто не может иметь больше света, чем другие, или же утащить свет у своего соседа. <…> Он не внёс никаких различий, но взирает на всех в равной мере и одинаково, заботясь, чтобы все имели равную долю. Закон же, будучи не в силах пресечь людское неразумие, сам способствует беззаконию. Частная собственность, поддерживаемая законом, рушит божественный закон о равенстве в самом основании…различие между, моим’ и, твоим’ произошло благодаря закону, так что плоды земли, вещи и жены перестали быть общими”. И если Бог создал всё общим для всех людей, то это относится также и к женщинам, и к мужчинам: и они имеют право сходиться кто с кем желает, как это делают все животные, руководствуясь врождённым принципом равенства и справедливости»[62].

Христос провозглашал принципы, не заботясь об их обосновании. Эти зияющие пустоты в его учении заполнялись самостоятельными изысканиями тех, кто принял основные идеи Христа, но, осознавая фрагментарность его учения, желал расширить его до уровня философски обоснованного религиозного мировоззрения. Но победили в итоге не творческие, но догматические умы; и христианство, пройдя через период становления, сложилось в тех догматических формах, в каких оно ныне известно. И ещё один важный момент следует тут отметить: выступать против Христа в те времена, когда ещё не установился культ Христа и Христос ещё не стал обоготворяемой канонической фигурой, не означало