Взлохмаченный послушник вцепился в меня, как будто мы с ним остались последними живыми людьми на земле.

- Скорее! – запричитал он. – Пра Михарю плохо. Я стучал-стучал, а вы не отзывались… я думал, вы тоже умерли…

- Тоже? Пра Михарь – он…

- Я не знаю, - послушник замотал головой так, что волосы буквально разлетелись в разные стороны. – Но так пахло вереском…

Вереск.

Смерть.

- Бежим!

Не обращая внимания на разбуженных соседей – крики послушника могли поднять, кажется, и мертвого – мы кинулись прочь.

Кельи послушников и рядовых монахов, в том числе и инквизиторов, находились в двух длинных домах – узкий коридор, в которых открываются совершенно одинаковые двери. Лишь немногие важные члены ордена обитали в отдельных каменных хоромах. К их числу принадлежал пра Михарь.

Мы влетели в его келью, состоявшую из трех комнат – передней, приемной, спальни и кабинета, к которой примыкала крохотная личная молельня. В передней толпился народ – все важные лица монастыря, как и я поднятые с постелей. Они о чем-то приглушенно переговаривались и разом замолчали, когда я ворвался в их тесный круг:

- Как… он?

- Позвольте, - приведший меня послушник боком ввинтился в толпу, прокладывая путь к двери в спальню моего бывшего наставника. Я устремился было за ним, но был остановлен железной рукой рыцаря-командора, брата Альта.

- Вас вызывали, брат? – взглянул он на меня сверху вниз.

Рыцарь-командор командовал отрядом охраны. Именно эти люди обычно оцепляли помосты, на которых производились казни. Именно их чаще всего посылали за знатными лордами, провинившимися в чем-то перед Инквизицией. И именно они вставали в первых рядах, если надо было наводить порядок после очередного «разгула некромантов». В прежние века немало моих собратьев по Ордену пало от их рук, было арестовано ими и препровождено на допросы, пытки и казнь. В последние годы, когда некромантию реабилитировали, рыцари в большей степени выполняли чисто декоративную функцию.

- Пра Михарь – мой наставник…

- Это не дает вам права. Вы пришли последним…

- … а пройду первым, - я извернулся, выкручиваясь из его захвата. То есть, попытался выкрутиться – с возрастом, увы, суставы утратили гибкость, и командор меня удержал, довольно решительно задвинув к стене:

- Нет!

Спины остальных священников сомкнулись передо мной. Снова зазвучали недовольные голоса. Всем хотелось знать, что случилось, почему они вот уже несколько минут тут торчат и где, ко всем святым, брат-лекарь? Кто-то даже стал стучать в дверь.

Та распахнулась так неожиданно, что кулак стучавшего не успел остановиться и чудом не снес брату-лекарю носа.

- Осторожнее, - воскликнул он, привставая на цыпочки и кого-то высматривая.

- Прошу прощения, брат. Что с отцом-настоятелем?

- Потом. Все потом…

- Мы желаем знать…

- А я желаю знать, где пра Груви? За ним посылали.

- Я тут! – рванулся вперед.

- Где вы ходите? – брат-лекарь цапнул меня за запястье. – Нужна ваша помощь…

Услышав эти слова, прочие расступились передо мной, и я оказался в спальне моего наставника.

Тут тлели углями две жаровни, поставленные одна – у постели, а вторая ближе к окну, на небольшом столе теснились два зажженных подсвечника и несколько колбочек, бутылей, плошек и склянок. В молельню дверь была распахнута настежь, оттуда тоже лился свет. Стоявший на коленях послушник – не тот, который за мной бегал, а другой, аккуратно вытирал разрезанный локоть лежавшего пластом пра Михаря. У его ног стоял таз с темной густой жидкостью – старику только что пускали кровь. Сам брат-лекарь вытирал скальпель и заодно внимательно смотрел на своего помощника, который тщательно перетирал в ступке какие-то порошки и травы. Крапива и болиголов, по запаху определил я. А вот остальное…

Про остальное я не успел подумать потому, что сразу увидел ее. Моя жена, Смерть, присутствовала в этой комнате, невидимая для всех, кроме меня. Стояла она у постели больного, внимательно глядя ему в лицо.

- Что…

- Он… спрашивал вас, - брат-лекарь кивнул на больного.

Я шагнул ближе. В ноздри ударила ядреная смесь запахов – кровь, лекарства, ладан, вереск, дым, гниющая плоть. Усилием воли я подавил спазм, сглотнув.

- Отойди, мешаешь.

Послушник, вытиравший кровь с руки пра Михаря, встрепенулся, заспешил и от волнения уронил тампон в таз с кровью.

- Прошу прощения…

- Не ты.

Моя жена медленно выпрямилась:

{Это ты… мне?}

- Тебе.

{А в чем дело?}

- Ты мне мешаешь. Уйди.

{Ты сам-то понимаешь, кому это говоришь?}

- Еще как понимаю! Сказано – отойди.

{А если не уйду? –} ее глаза блеснули под покрывалом. – {Сам ведь знаешь – его время пришло. }

Знаю. Вернее, знал. Среди присутствующих никто, даже брат-лекарь, не имел соответствующего образования. Кстати, одна из причин, по которой некромантам запрещают заниматься целительством, как раз и состоит в том, что лекарь-некромант сразу видит, что человек не жилец и, как правило, предпочитает не тратить времени и сил на спасение такого больного. Родственники могут на коленях стоять, умолять, угрожать и давать взятки – некромант лишь назовет им точное время, когда их близкого не станет. Нет, бывали случаи, когда врач вступал в борьбу со Смертью и даже одерживал победу, но, как правило, такой некромант платил за спасение чужой жизни сокращением собственной. Одна спасенная человеческая жизнь – на один год раньше ты умрешь. Кому охота настолько буквально жертвовать собой?

А аура пра Михаря, вернее, то, что от нее осталось, свидетельствовала о том, что жизни ему было отмеряно от силы несколько часов. Ее лохмотья расползались буквально на глазах. И каждая попытка соединить разрозненные края приводила бы к появлению еще больших дыр. Так невозможно зашить истлевшую дерюгу.

И все-таки я попытался – протянул руки, чувствуя, как тепло устремляется в кончики пальцев. Стряхнул накопившееся тепло, одновременно подпитывая истощенное тело своей энергией. Слегка закружилась голова, но несколько ключевых нитей ауры