– Какая жалость. Наверно, трудно было.

– Да. Но работа на твою маму типа помогла мне выкарабкаться.

– Так и не нашли, кто убийца, – говорит она. – Дело еще не закрыто.

Он не говорит ей, каким жутким был ее отец. Как его уговорили посидеть с Фрэнни в тот злосчастный день. Он так и не потратил деньги, которые оставил ему Клэр. Почему-то они казались грязными. Он вырыл ямку за домом дяди и закопал их. Возможно, они все еще там. Она не знает, что для обвинения ее отца не хватило улик, а вовсе не старания полиции. Если бы улики были, он бы все еще сидел в тюрьме, а ее, вероятно, растили бы бабушка с дедушкой. Но этого не случилось. Он думает, интересно, как это, когда тебя растил Клэр. Явно не очень.

– Ну, иногда лучше не знать, – говорит он.

Она с сомнением смотрит на него.

– О, знать – всегда лучше, – говорит она. – Правда – это все, что у нас есть.

Они решают прогуляться. Вместе, молча, когда солнце поднимается над горизонтом и сияет, они идут по полю и поднимаются на холм.

– Это все было наше, – говорит он и проводит рукой, словно волшебник. – Теперь на этой земле стоят одинаковые дома вдоль проулка. В город на работу ездят, – говорит он. – Раньше тут коровы паслись.

Они идут через лес под завывание старых деревьев.

– Тут раньше жил койот, – говорит он. – Я тут всю жизнь провел.

Дома он протягивает ей альбом.

– Вот, выкопал для тебя из недр сундука. История обыкновенного американского парнишки.

– В тебе нет ничего обыкновенного, Коул.

Он смотрит, как она листает, наполняя это все цветами своего прошлого.

– Это ты?

– Я и мой кореш Юджин. Мы вместе ходили в колледж. А это его бабушка. А вот Уэйд в форме. И Эдди, старший брат.

– Где он сейчас?

– В Лос-Анжелесе. Играет на трубе. Студийный музыкант. Для кино и все такое, преуспел, в общем.

– Женат?

– Нет. Он когда-то любил одну девушку. Не думаю, что забыл ее. У него было много девиц, но с ней не сравнить.

– Может, однажды они снова будут вместе.

– Возможно. Надеюсь, но не уверен.

– А никогда нельзя быть уверенным, вот в чем дело.

– Именно. – Он улыбается, она улыбается в ответ, и тепло разливается по его телу. – Тебе это кажется странным?

– Типа того. Но это ведь и хорошо.

– Рад, – говорит он. – Рад, что хорошо.

Она переворачивает страницу, сидит тихо-тихо, и он видит, что она нашла свою мать. На фото Кэтрин лежит на траве в бермудах[118], блуза завязана на поясе. Она улыбается, глядя на фотографа, словно бросает ему вызов.

– Эдди снимал, – говорит он. – Похоже, они были друг к другу неравнодушны. Конечно, она была старше и замужем. Мы все любили твою маму. Тебе нужно это знать. Она была добра к нам.

– Она красивая. – В ее голосе он слышит тоску.

– И ты тоже. – Он целует ее. – Я просто больше не мог ждать.

– Я хотела, чтобы ты это сделал. – Она плачет.

– Что с тобой?

– Не знаю. Это трудно, вот и всего. А я просто так одинока.

– Ну-ну, давай-ка положим этому конец. – Он обнимает ее и прижимает к себе. – Я здесь. Ты больше не одинока.

2

Он везет ее в город выпить еще кофе и рассказывает о своей жизни здесь, о браке с подругой детства и их дочери. Она смотрит в его голубые глаза, когда он говорит о бывшей жене и о том, как они были вместе, и видит, что он все еще любит мать своей дочери. Это заставляет ее немного ревновать и беспокоиться, но она улыбается и не подает виду. В глубине души она думает о любви, о том, что это такое, о несгибаемом терпении – и о том, что она и близко такого не видела.

В грузовике он возит ее по Чозену, показывает важные для него места – дом дяди на Дивижн-стрит, старую школу, куда теперь ходит в подготовительную группу его дочка, домик, где он жил с Патрисией.

Наконец он отвозит ее домой. Он это так называет, хоть и не живет там. Сначала она видит лишь акры пастбища, побитые поля кукурузы. Он глушит мотор, выходит, обходит машину и открывает ей дверь, берет ее за руку, и они идут по полю к старому дому, который ждет их.

– Конечно, все еще не закончено, – говорит он. – С год назад, когда мы с Патрисией расстались, я переехал обратно в старый дом дяди. Я купил этот кусок земли пару лет назад, пока никто его не приметил – уж очень он был хорош. Дом маленький, просто старый сельский дом, но я над этим работаю. Будет очень неплохо.

Он поворачивается и смотрит на нее голубыми глазами, на лице едва заметное выражение, сразу знакомое и новое. Она видит и мальчика, которым он был, и мужчину, которым он стал.

– Здесь красиво, Коул, – говорит она, и ветер треплет ее волосы. – Ветер совсем сумасшедший.

– Дует прямо вниз, да?

Они стоят на ветру.

– Прости, ты такая красивая, глаз не отвести.

– Правда?

– Честно.

Он целует ее долго и медленно, и она улыбается, смеется, и они оба смеются невесть из-за чего на безумном ветру.

3

Даже на расстоянии и без очков Джастин понимает, что это она. Она слышала, что ферму продали.

– Эй, – кричит она из дверей студии.

Девушка машет. Поразительное сходство. Приближается медленно, почти торжественно, длинные ноги в джинсах, песчаного цвета волосы.

– Я ищу Джастин.

– Ты ее нашла. Привет, Фрэнни.

Девушка не улыбается. У нее миссия, и не самая приятная.

– У нее было немного друзей, – говорит она.

– Ну, у нее была я. Очень соболезную по поводу твоей мамы, дорогая.

Джастин убеждает ее попить чаю в студии. Пока чайник греется, она показывает ей все.

– Я вот работаю над этими панно. Это по мотивам Луизы Буржуа[119]. Знаешь ее?

– Конечно. Отец заставлял меня изучать историю искусств.

– Я экспериментирую с новыми красителями.

Девушка пробегает пальцами по мягкому гобелену.

– Они такие красивые.

Чайник свистит, и Джастин заваривает чай. Фрэнни смотрит на фотографию близнецов.

– Они уже совсем взрослые, – говорит Джастин, протягивая ей чашку чая.

– Спасибо. Где они живут?

– В городе. Джон скульптор, Джесси – писатель, как его отец.

– Я читала его книгу. Хорошая.

– Обязательно скажу ему. Хотя можешь и сама – он в городке, работает в библиотеке.

Они сидят на диване у окна. Ветреный ясный день,