– Благодарю. Куда теперь? – спросил Лори, откидываясь назад и скрещивая руки на груди, что вполне устраивало Эми, которая предпочитала сама управлять экипажем, так как её хлыстик-зонтик и голубые поводья над спинами белых пони доставляли ей бесконечное удовольствие.

– Сначала мне надо заехать в контору за письмами, а потом на Замковый холм. Оттуда такой прекрасный вид, и мне нравится кормить павлинов. Ты там когда-нибудь бывал?

– Да, много раз, очень давно, но я не против взглянуть на это место снова.

– А теперь расскажи мне всё о себе. Последнее сообщение о тебе было от твоего дедушки, он писал мне, когда ты приедешь из Берлина.

– Да, я провёл там месяц, а затем присоединился к нему в Париже, где он обосновался на зиму. У него там друзья и много развлечений, так что я периодически уезжаю от него и приезжаю обратно, и мы отлично ладим.

– Это такое дружеское соглашение, – сказала Эми, не находя чего-то в манере поведения Лори, хотя она и не могла сказать, чего именно.

– Видишь ли, он терпеть не может путешествовать, а я ненавижу сидеть на месте, так что каждый из нас поступает как ему нравится, и никаких проблем. Я часто провожу с ним время, и ему нравится слушать рассказы о моих приключениях, в то время как мне приятно ощущать, что кто-то мне рад, когда я возвращаюсь из своих странствий. Грязная старая дыра, не так ли? – добавил он с отвращением, когда они ехали по бульвару к площади Наполеона в Старом городе.

– Грязь живописна, так что я не возражаю. Река и холмы восхитительны, и эти проблески узких поперечных улиц – просто восторг. Теперь нам придётся подождать, пока эта процессия пройдёт мимо. Они направляются к церкви Святого Иоанна.

Пока Лори с безразличием смотрел на процессию священников под балдахинами, монахинь в белых вуалях с горящими свечами в руках и членов какого-то братства в синих одеждах, которые нараспев читали молитвы на ходу, Эми наблюдала за ним и чувствовала, как её охватывает необычная робость, потому что он изменился, и в угрюмом мужчине рядом с ней она не могла разглядеть того весёлого мальчика, которого она оставила дома. Он был красив, как никогда, и значительно похорошел, как показалось ей, но теперь, когда вспышка удовольствия от встречи погасла, он принял усталый и вялый вид – его нельзя было назвать мрачным или особенно несчастным, но он стал выглядеть старше и серьёзнее, чем должен был после пары лет беззаботной жизни. Она не могла понять причину такой перемены и не решалась задавать вопросы, поэтому покачала головой и подстегнула своих пони, когда процессия, извиваясь, прошла под арками моста Пальони и скрылась в церкви.

– Que pensez-vous?[127] – спросила она, демонстрируя свой французский, который улучшился если не качественно, то в количественном отношении с тех пор, как она приехала за границу.

– Эта мадемуазель с пользой провела здесь время, и результат очарователен, – ответил Лори, поклонился, приложил руку к сердцу и бросил восхищённый взгляд на Эми.

Она покраснела от удовольствия, но почему-то этот комплимент не порадовал её так, как грубые похвалы, которые он обычно делал ей дома, прохаживаясь вокруг неё на праздниках, когда он говорил, что она была «совершенно восхитительна», сердечно улыбаясь и одобрительно поглаживая по голове. Ей не понравился его новый тон, потому что, хотя он и не был пресыщенным, но звучал равнодушно, несмотря на его взгляд.

«Если он будет взрослеть так дальше, я бы хотела, чтобы он навсегда остался мальчиком», – подумала она со странным чувством разочарования и неловкости, стараясь при этом казаться довольно непринуждённой и весёлой.

У Авигдора она получила драгоценные письма из дома и, передав поводья Лори, с наслаждением стала их читать, когда они свернули на тенистую дорогу между зелёными изгородями, где чайные розы цвели не менее ярко, чем в июне.

– Мама пишет, что Бет очень слаба. Я часто думаю, что мне следует вернуться домой, но все мне говорят «останься». И я остаюсь, потому что у меня никогда не будет другой такой возможности, – сказала Эми, серьёзно просматривая одну из страниц письма.

– Я думаю, что здесь ты права. Ты ничего не сможешь сделать дома, и для них большое утешение знать, что ты здорова, счастлива и тебе так здесь нравится, моя дорогая.

Сказав это, он придвинулся немного ближе и стал больше похож на себя прежнего, и страх, который периодически сдавливал сердце Эми, утих, потому что этот взгляд, жест, братское обращение «моя дорогая», казалось, уверили её, что если случится какая-нибудь беда, она не останется с ней одна в чужой стране. Она вдруг рассмеялась и показала ему небольшой набросок Джо в костюме для писанины, с бантиком, угрожающе торчащим на её шапочке, а из её рта вырывались слова: «Гений разгорелся!»

Лори улыбнулся, взял набросок, положил в карман жилета, «чтобы его не унесло ветром», и с интересом выслушал строки оживлённого письма, которое прочитала ему Эми.

– Для меня это будет настоящее весёлое Рождество, с утренними подарками, с тобой и письмами я проведу день, а вечером будет бал, – сказала Эми, когда они остановились среди развалин старого форта, и стая великолепных павлинов окружила их, покорно ожидая, когда их покормят. Пока Эми, смеясь, стояла на насыпи над ним и бросала крошки ярким птицам, Лори разглядывал её так же, как она изучала до этого его самого, с естественным любопытством, желая увидеть, какие изменения произвели в ней время и отъезд из дома. Он не нашёл ничего, что могло бы сбить его с толку или разочаровать, но обнаружил то, чем можно было бы восхититься или что можно одобрить, ибо, если не принимать во внимание некоторую лёгкую манерность в речи и поведении, она была всё такой же жизнерадостной и грациозной, как всегда, не считая чего-то неописуемого в одежде и осанке, что принято называть элегантностью. Всегда зрелая не по годам, Эми приобрела определённую самоуверенность в манере держаться и говорить, что делало её более похожей на светскую даму, чем она была на самом деле, хотя время от времени появлялась прежняя капризность, её сильная воля всё ещё не была сломлена, а врождённую искренность не испортил иностранный лоск.

Лори не читал всего, что было написано выше, наблюдая, как она кормит павлинов, но увидел достаточно того, что понравилось ему и заинтересовало, и он надолго сохранил в памяти очаровательный образ: девушка с сияющим лицом, стоящая в лучах солнечного света, который делал ярче мягкий оттенок её платья, здоровый цвет её щёк, золотистый блеск её волос и выделил её фигуру на фоне приятного пейзажа.

Когда они поднялись на каменное плато, венчающее холм, Эми махнула рукой, как бы приглашая Лори на своё любимое место, и, указывая рукой то туда, то сюда, стала говорить:

– Ты помнишь собор и Корсо, рыбаков, тянущих свои сети в заливе, и прекрасную дорогу к Вилла Франка[128], башню Шуберта[129], чуть ниже, а самое лучшее – то пятнышко далеко в море, которое, как говорят, и есть остров Корсика?

– Я помню. Здесь мало что изменилось с тех пор, – ответил он без особого энтузиазма.

– Джо отдала бы многое за то, чтобы увидеть это знаменитое пятнышко! – сказала Эми, находясь в прекрасном расположении духа и желая видеть его таким же.

– Да, – это было всё, что сказал он, однако повернулся и напряг зрение, чтобы увидеть остров, который теперь сделался более интересным в его глазах благодаря узурпаторше, что была могущественнее, чем сам Наполеон.

– Посмотри хорошенько на него ради неё, а потом подойди ко мне и расскажи, чем ты занимался всё это время, – сказала Эми, усаживаясь и приготовившись к долгому разговору.

Но долгого разговора не получилось, потому что, хотя Лори присоединился к ней и честно ответил на все её вопросы, она смогла узнать лишь, что он путешествовал по Европе и был в Греции. Поэтому, просидев впустую целый час, они поехали обратно, и, засвидетельствовав своё почтение миссис Кэррол, Лори ушёл, пообещав вернуться вечером.

Нужно отметить, что тем вечером Эми прихорашивалась с особым тщанием. Время и расставание сделали своё дело – оба молодых человека изменились. Она увидела своего старого друга в новом свете, не как