К таким богатым домам в Москве принадлежал и дом младшего из братьев Михаила и Романа Воронцовых, графа Ивана Илларионовича (1709–1789), бывшего уже к 1760 году генерал-лейтенантом, а в царствование Екатерины II находившегося в отставке и жившего то в Москве, то в тамбовском своем имении.

И. Ил. Воронцов был женат на дочери известного по своей несчастной судьбе кабинет-министра Волынского; этот брак не увеличил состояния младшего из Воронцовых, человека строгой честности и чуждого всякой сомнительной наживы. Впоследствии, однако, происшедшая от Ивана Илларионовича младшая отрасль графов Воронцовых приобрела весьма значительное состояние благодаря своему родству с князьями Дашковыми по знаменитой Екатерине Романовне Дашковой, вышедшей замуж за князя Михаила-Кондратия Ивановича Дашкова.

Князья Дашковы[159], из Рюриковичей, не были знатны, имя их не встречается в русской истории, и оно получило известность только чрез княгиню Екатерину Романовну; но, живя скромно, они копили все более и более, причем накопленное ими не дробилось между размножавшимися наследниками.

Напротив, даже к исходу XVIII века все богатство князей Дашковых сосредоточилось в руках одного владельца, бывшего последним в их роде. Перед смертью князь Дашков завещал все свое имение внучатому брату своему, графу Ивану Илларионовичу Воронцову, получившему в 1807 году от императора Александра I дозволение именоваться потомственно графом Воронцовым-Дашковым.

По свидетельству современников, сын Ивана Воронцова, граф Ларион Иванович, отличался не старинным, но новым «дивным хлебосольством». Бывало, спросишь любого московского дворянина:

– К кому ты нынче?

– К его сиятельству графу Лариону Ивановичу – там у него и «ломбер», и «шнип-шнар-шнур»[160], и накормят, и напоят досыта; там у него и всякая новость: чего душа хочет!

Простонародие звало его «боярином в боярах».

– Этот боярин не как другие, – говорил московский обыватель, – сплетней не плел, старух не слушал, все видел сам, все изведывал своею особою, а не через дворецких.

Такая шла про него слава. После смерти Воронцова сын его, Иван Ларионович, переехал в приход Риз-Положения на Большую Калужскую улицу, а дом его купила богатая помещица Бекетова и зажила в нем тихо на половине своего пасынка, Платона Петровича Бекетова, известного мецената и литератора того времени.

В одном из флигелей своего большого дома последний завел типографию, лучшую в то время в Москве, а в другом его флигеле, между чепцами и шляпками, открылась его книжная лавка – сборный пункт всех московских писателей того времени.

До Бекетова никто не издавал с таким тщанием книг. В 1811 году он напечатал маленькое прекрасное издание на веленевой бумаге «Душеньки» Богдановича, которое до выпуска в продажу почти все погибло во время нашествия французов; уцелело только всего одиннадцать экземпляров.

Бекетов в 1803 году печатал на свой счет журнал «Друг просвещения», памятный только тем, что в нем архиепископ Евгений начал печатать «Словарь светских писателей».

В типографии же Бекетова была напечатана в весьма небольшом количестве экземпляров книга «Путешествие NN в Париж и Лондон, писанное за три дня до путешествия». К этой книге была приложена виньетка, на которой изображен Вас. Льв. Пушкин, очень похожий. Он представлен слушающим Тальму, который дает ему урок в декламации. Шутка эта написана стихами И. И. Дмитриевым еще в начале 1803 года. Вас. Льв. Пушкин, как мы уже говорили, очень любил читать свои стихи, «хоть слушай, хоть не слушай их», как говорит И. И. Дмитриев в этой книге. Пушкин был большой библиофил; у него была роскошная библиотека, сгоревшая в Москве в 1812 году. Потом он собрал другую, но не столь уже замечательную. В числе книг, изданных Бекетовым, замечательно еще «Описание в лицах торжества, происходившего в 1626 году, февраля 5-го, при бракосочетании государя, царя и великого князя Михаила Феодоровича, с государынею царицею Евдокиею Лукьяновною из рода Стрешневых» 1810 года. Особенно известен его «Пантеон Российских Государей», три тома с гравюрами. Граф Ростопчин у Бекетова напечатал свои «Мысли вслух на Красном крыльце» и т. д. Семья Бекетовых принадлежала к одной из аристократических в Москве – сестра его была замужем за Дмитриевым, сын которой, Ив. Ив. Дмитриев, был министром и поэтом; одна из дочерей Бекетова была замужем за Балашевым, который был долгое время обер-полицеймейстером в обеих столицах и министром полиции.

В тридцатых годах нынешнего столетия все диковины домов, бывших Воронцова, не существовали – пруды и фонтаны давно там иссякли.

В одном из главных домов помещалась Медико-хирургическая академия, и в помещении, где была типография Бекетова, стояли, в анатомическом кабинете, страшно оскалив зубы, человеческие скелеты.

По старой Калужской, или Серпуховской, дороге, в нескольких верстах от Москвы, была дача этого же Бекетова: это был препоэтический уголок, никому не доступный, обнесенный сплошным тыном, орошаемый с одной стороны небольшою речкою, с другой – защищенный оврагом.

Как заколдованная, стояла дача между распутий, и только по седым ветлам, видным издали, догадывался об ее существовании проезжий. Два крутых холма, расступясь, дали место даче, подымающейся из долины в гору. С соседнего холма виднелось ровное зеркало пруда в зелени.

Вдоль изгороди шла дорога, которая доходила до деревянных ворот с будкою сторожа. Широкая, прямая дорога вела к подъезду под одно крыло полукруглого дома. Она была огорожена некогда стриженными шпалерами акаций. Перед задним фасадом дома – луг с добрую версту, опушенный парком из берез, лип, кленов, сосен, кедров, ели, лиственницы, тополя и ясеня, расположенных группами в перспективе, на которой ничто не останавливает взора.

Дом, стоя на холме, разделял дачу пополам: спереди тоже луг, под лугом зеркальный пруд; рощи, понижаясь кругом, давали вид вдали на реку; еще далее виднелся Симонов монастырь, как и на картинке.

«Все местоположение, – по словам современника, – гористое, нет ста шагов ровных; вьются дорожки в чаще леса, по окраине лугов, наводя на живописные виды; там курган, тут – пруд, длина, чаща, кривое дерево, обрыв к речке и т. д. Гуляя по парку, думаешь быть далеко, а всего три версты за заставою. Дом очень старой архитектуры, комнат немного, но прекрасных. Зала, библиотека и столовая с мраморными каминами и колоннами, расписанными Скотти. Из библиотеки комната, канареечная, усыпанная песком, усаженная деревьями, где было сотни птиц. Из нее сход в оранжерею, бывшую единственною после Горенской. Там не стояло кадок, горшков; все растения сидели в грунту, между ними вились дорожки, и посетитель гулял, как на воздухе, между огромными музами, пальмами; над водоемом стлались водяные растения; стены скрывал плющ, виноград; камелии росли кустами, магнолии – деревьями. Из второго этажа на луг идет сход без