Иерусалимская элита опекает ее. Выдающиеся личности, литераторы, люди искусства дарят ей уважение и любовь. И для Израиля, контакты с иерусалимской интеллигенцией крайне важны и полезны. Но и кибуц нуждается в нем.

“Израиль, отрешись от понятий “коллектив” и “все”. Освободись от этой отравы. Оставь это. Будем жить в Иерусалиме и совершим великие дела”.

“Да, человек нуждается в личной жизни, – соглашается с ней Израиль, – но как я могу отбросить “коллектив!”

Он тоскует по просторам, по полям и долинам, по любимым горам Гильбоа.

“Ты оставляешь фронт борьбы”, – этот укор Яари хлещет его днем и ночью, – “ты прячешься за спинами твоих новых прекраснодушных товарищей – Гершома Шалома и компании – всех этих профессоров, Они не участвуют в нашей борьбе за новый лучший мир”.

Каждый визит Яари стал для нее проклятием. Он твердит от ответственности Израиля перед Движением кибуцев. Ночами Израиль не может отрешиться от обвинений Яари. “Ты – предатель! Стань перед судом собственной совести. Ты – человек, на которого смотрят. Люди жаждут услышать твои слова, и потому на тебе лежит ответственность больше, чем на всех других. Сделай выводы! Вернись в строй!”

Израиль – между молотом и наковальней. Она несчастна. Яари уходит, а Израиль продолжает его речи, поднимает руку над головой и вдохновенно говорит о духовной силе кибуца. “Осушение болот, оживление пустыни – вовсе не мистика, – сказал он Гершому Шалому, который посоветовал ему посвятить жизнь изучению и написанию историко-философских исследований в Иерусалимском университете, – в кибуцах не произошли никакие далеко идущие духовные изменения. Движение разовьется лишь в сочетании иудаизма и реальных процессов освоения земель и преобразования. В процессе строительства страны, возникнет новое еврейское государство – образец для всех государств мира”.

“Профессура преклоняется перед тобой, – увещевает она Израиля, – даже Агнон говорит, что такого мудрого человека, как ты, он не встречал. Все говорят, что нельзя такому интеллектуалу, как ты, жить в кибуце”.

Споры их длятся всю ночь и не умолкают до утра.

Яари их друг и в то же время – враг. У нее все переворачивается в животе, когда слышит его шаги по ступенькам дома. Эти уверенные шаги приближают катастрофу. А связь Израиля с Бейт Альфа не прерывается. Кроме Яари, в дверь стучатся члены кибуца, оттуда приходят письма. Предлагают Израилю посетить кибуц и убедиться в том, как изменилась в нем атмосфера. Она сжимается. Настроение ее испорчено.

“Если ты вернешься в кибуц, то разочаруешься. Разочарование сократит твою жизнь, убьет тебя. Кто, как не ты, знаешь, что все утопии кончаются ничем. Ты идеализируешь”.

“Кибуц не утопия, – Израиль вспоминает лица молодых кибуцников, с жадностью впитывающих его слова, – Дорогая, даже если немногие прислушаются ко мне, я совершу великое дело. У нас чудесное молодое поколение. И долг наш – его воспитать. Они вырастут, станут зрелыми, получат образование и воплотят в жизнь мои мечты”.

Она убеждена в том, что муж жестоко ошибается. Кибуц, который ставит во главу угла руки, физический труд, не побежит за больным интеллектуалом на седьмом десятке. Он ненавистен левым, он исповедует принципы, которые отвергаются, как устаревшие. Даже молодые, которые обивали его порог, считают, что он принадлежит ушедшему миру.

“Израиль, кибуц это утопия”, – повторяет она.

“Трудно поверить, чтобы умная женщина такое сказала. Знаешь ли ты, какое великое дело – построить здесь, в стране, новое общество”.

Израиль закусывает губы от волнения. Она потрясена его такой жесткой реакцией на ее слова.

“Наконец-то я живу полной жизнью. Не отнимай ее от меня. Сделай для меня доброе дело: останься в Иерусалиме, – просит она голосом обиженного ребенка.

“Ты хочешь иметь мужа тряпку?! – Израиль ударяет кулаком по столу. – Я не позволю тебе содержать меня оставшуюся жизнь”.

“В любой ситуации ты не будешь тряпкой”, – чувство, что он испытывает комплекс неполноценности, приносит ей боль.

“Жизнь моя обесценится. А ты из-за меня больше не будешь писать книг”.

“Чёрт подери, ты – личность. Не я. И писательство для меня вовсе не главное в жизни”.

Идея кибуца вернулась к нему и овладела им целиком. Все неприглядное и жестокое, случившееся с ним в кибуце, отброшено в сторону. Как в луче прожектора, перед ним сияет жизнь кибуца, идеал будущего израильского общества.

“Израиль, я не могу постигнуть мудрость кибуца. Я не могу выдержать высокомерие”

Она рассказывает, как в овощной лавке, в Иерусалиме, наткнулась на Ицхака. Он растолкал всех покупателей, крича: “Я из кибуца Мишмар Аэмек! Дайте мне пройти!” Он вел себя вызывающе бесцеремонно, словно говорил: “Расступитесь передо мной, я – из кибуца!” Ицхак купил помидоры и исчез.

“Высокомерие компрометирует идеалы кибуца”, – говорит она Израилю.

“Нет более великого предназначения, чем быть членом кибуца, – опять патетически восклицает он, как Яари, и голубые глаза его сверкают, – Сама динамика жизни в кибуце приведет к положительным изменениям”.

Лицо его пламенеет, когда он перечисляет преимущества кибуца. Члены кибуца воспринимаются им, как соль страны. Не смолкают рассказы о мужестве и героизме сыновей кибуцев в войнах государства Израиль. Они служили и служат в отборных подразделениях армии обороны Израиля, поднимаясь по воинской лестнице. Кибуцы приняли репатриантов из восточных стран и Европы. Неоценим их вклад в создание социалистического общества равных возможностей для всех. Кибуц участвует в строительстве страны. Половину всех сельскохозяйственных поселений составляют кибуцы. Израиль молчит о финансовой поддержке правительства, о которой перешептываются горожане, поддерживающие миссию кибуцев. Он также не упоминает об охватывающем его страхе – оказаться в долгу, живя в городе. Однажды она оцепенела от его криков, когда она накупила продукты в бакалейной лавке. Лишь позднее поняла, что его преследует судьба разорившегося отца.

Решение принято. Судьба ее, как писателя, решилась. Работа над продолжением романа “Саул и Иоанна” будет считаться, как посланническая от имени Движения кибуцев. Завершив его, она поработает год в кибуце, после чего сможет опять приступить к новому роману. Решение для нее нелегкое. Как можно писать с такими перерывами?! Израиль совершает роковую ошибку. Их творческая жизнь будет считаться личным их делом, а не частью коллектива. Возвращение в кибуц – это путь навстречу смерти.

Уважаемый господин Пинхас Розен.

В конце концов, мы пришли к завершению этой истории.

И поскольку она была длительной, письмо тоже будет длинным. И простите меня, что на этот раз центром этой истории буду я. Не в моем стиле много говорить о себе. Хотелось мне спрятаться за моими героями и говорить от их