годах стал местом экономического эксперимента, который дал Рыжкову и Горбачеву надежду на успех реформ при условии «освобождения» директоров и предприятий. Это Кацура пролоббировал через многократно упоминавшегося здесь Валентина Павлова (в первой половине 1980-х начальника отдела финансов, себестоимости и цен Госплана СССР) — его друга еще с 1960-х годов[1175].

Эксперимент обеспечил ВАЗу большую головную боль и разлад производства, что Кацура признал годы спустя. Ему перечисляли не 40 % валютной выручки, как было договорено вначале, а что-то около 14 %, при этом от предприятия требовали оплаты многих прежних поставок в валюте, а министерства-смежники не выделяли ему положенное по госплановским схемам оборудование и материалы. Против эксперимента появилась статья в «Известиях», а прокуратура заинтересовалась происходящим на фирменных ремонтных центрах ВАЗа в разных регионах страны. И, наконец, создатель ВАЗа и его первый директор Виктор Поляков, занимающий место министра автомобильной промышленности, тоже выступал против эксперимента, упирая на то, что решение о нем было принято в обход министерства. В этой ситуации Кацура в июле 1985 года был вынужден уволиться с ВАЗа и ожидать результатов следствия.

И естественным образом он был приглашен Рыжковым в Москву «как человек от сохи» заниматься менеджментом всех административных реформ в Совмине, в частности реализовывал свои идеи 1950-х годов о сокращении до минимума функций министерств в пользу предприятий, точнее, в его риторике — «трудовых коллективов». Его «лебединой песней» стал закон о госпредприятии.

Сам я… выступил с инициативой сформулировать на базе принципов вазовского эксперимента Закон «О государственном предприятии (объединении)». Предполагалось разорвать по живому сквозную административную вертикаль управления и начать этот процесс именно с перестройки в основном звене общественного производства[1176].

Вообще мысль поставить предприятие как основную экономическую ячейку в привилегированные условия относительно всех других экономических субъектов разделялась всем ядром реформаторов. В частности, разработчики закона встречались с директорами крупных производств, задавая им один главный вопрос: что вам мешает работать?[1177] Согласно идее закона, предприятие получало реальные права самоуправления, а на министерства возлагались функции координации и развития научно-технического прогресса[1178].

Однако по поводу закона начались ожесточенные дискуссии, впервые всерьез расколовшие ряды реформаторов. Сначала Воротников и Громыко критиковали пункт в законе, устанавливающий для трудового коллектива право собственности на предприятие, и ядовито (но весьма прозорливо) интересовались, может ли в таком случае он продать свой завод, а Рыжков проект защищал[1179]. К июню 1987 года дело дошло до острого (с руганью и даже оскорблениями) конфликта Горбачева и Рыжкова. Первый мечтал полностью вывести предприятия из-под контроля министерств и надеялся, что они после этого сразу пополнят бюджет, как это ему рассказывали прогрессивные академические экономисты. Рыжков к тому моменту осознал, что в результате принятия имеющегося варианта развалится не только система управления экономикой, но и производственные цепочки, а значит, директора крупных предприятий и НПО (интересы которых он отстаивал) останутся без младших партнеров и поставок смежников[1180]. С ним были согласны и его прежние оппоненты, и другие секретари ЦК и члены Политбюро старшего поколения (Воротников, Долгих, Бирюкова)[1181].

В итоге закон был принят в половинчатом виде. Вместо утвержденных сверху объемов производства утверждались «контрольные цифры» и «госзаказ», сохранялось материально-техническое обеспечение через систему выделяемых фондов, контролировались цены на продукцию, прикрепление к поставщикам, у министерств сохранялась возможность перераспределять фонды предприятий от прибыльных к убыточным. В то же время предприятия окончательно переходили к практике хозрасчета и самофинансирования[1182]. Но Кацура был недоволен:

В ходе экономической реформы этот закон как составная часть последовательной государственной политики реформирования не получил должной оценки. Более того, поскольку речь шла о преобразованиях государственной собственности, она, эта собственность, как предполагали некоторые реформаторы, не заслуживала особого внимания. Внимание было сосредоточено на монетарных методах управления. Место, роль и интересы трудовых коллективов в их разработках не комментировались[1183].

Но его риторика об «интересах трудовых коллективов» была ложью, маскирующей защиту интересов главных выгодополучателей от этих идей — руководителей предприятий. На МТЗ, где он и Слюньков начинали свою карьеру, в результате хозяйственной реформы Косыгина основная масса работников ничего не приобрела. Как следует из отчета ЦК КПСС за 1972 год (см. 2-ю главу части 1), предприятие ничего не вкладывало в улучшение условий труда работников. Даже шкафчиков для одежды не хватало. Зато существенно больше стали получать начальники.

Ровно то же стало происходить в результате деятельности Кацуры уже на общенациональном уровне в период перестройки. Директора по новому закону получали много власти, и с них снималась ответственность перед министерствами[1184]. Четыре из пяти кооперативов (на середину 1989 года) были созданы при предприятиях и служили способом перекачки их ресурсов на свободный рынок. Это был быстрорастущий сектор трудовой занятости, насчитывающий к началу 1991 года уже шесть миллионов человек[1185].

Борис Гостев в интервью рассказывал:

К сожалению, это был подрыв всей нашей государственной системы: тогда не кооперативные предприятия начали делать, а начали куски от госпредприятий отрезать и создавать кооперацию. То есть брали завод, цех, говорили его закрыть: теперь будет кооператив в этом цехе. Завод был государственный, а цех в нем был кооперативный. Дирéктора завода назначали председателем кооператива, значит, он через это начал качать деньги, началось воровство, обогащение. Я выступал категорически против, но Рыжков слушать об этом не хотел. Он мне все брошюру совал «Ленин о кооперации»: «Видишь, о кооперации Ленин говорил». Я говорю: «Милый Николай Иванович, ты посмотри, когда это было. Когда Ленин писал о кооперации, тогда частная собственность была. Он говорил: от частной собственности надо идти к кооперативам и через кооперативы — к социалистической промышленности. Это же известно». А он все с этой брошюрой носился тогда. Но вообще патронат был со стороны Горбачева, что надо кооперативы развивать. Я сам не возражал: кооперативы, пожалуйста, пусть создают. Но когда мы из государственных предприятий берем цех и переводим его в кооператив, директор становится и директором предприятия, и председателем кооператива, через него начали качать заработную плату. Конечно, меня назначили, я директор крупного авиационного завода, создавали цех по производству кастрюль из алюминия, я как директор завода получал, предположим, 500 рублей и 50 тыс. получал как председатель кооператива. У него там работало человек сто, кастрюли делали алюминиевые, начал получать вот такие деньги. Кооперативы начали обогащаться, началась разруха[1186].

Характерно, что Кацура в приводимой выше цитате воюет со сторонниками «монетарных методов управления». Это слово в период перестройки не использовалось (во всяком случае у нас нет об