Я даже не услышала его стука об пол. Дрожа, я стояла и глядела сверху вниз на поверженного врага, не в силах ни двигаться, ни говорить. Лёгкие порывистыми толчками вдыхали и выдыхали воздух. Чувство было такое, будто я со всех ног бежала без перерыва километров десять.

— Охренеть, ну и дела, — заговорил Тим. — Что тут за Голлумы, нахрен? А с глазами у них чего? Они что, настолько травы обкурились?

Я посмотрела на него. Взлохмаченный и вспотевший, с размазанной по носу, щеке и подбородку кровью, смертельно усталый, но всё же живой и в целом невредимый друг стоял, глядя на меня с невероятным беспокойством и участием. Я кивнула ему и через силу улыбнулась, чувствуя, что к глазам вновь подступили слёзы.

— Молодец, Катя. Круто ты… его.

Он с усилием сделал глотательное движение, от которого кадык его дернулся.

— Вообще, мы могли бы пойти с шокерами. Но…

Дальнейшего Тим не объяснил. Честно говоря, мне было и не до каких-либо разговоров. Всё продолжая непроизвольно всхлипывать, я никак не могла унять дрожь. Больше всего у меня тряслись пальцы рук.

— Ну, всё, валим отсюда, — решительно произнес Тим. — Валёк, ты живой там? Идти-то хоть сможешь?

Испытывая слабость, как в опьянении, я с трудом помнила, как с помощью Тима и Вали (тот окончательно пришёл в себя и мог даже ходить) дошла до лестницы, поднялась по ней и выбралась из люка на холодный пол лаборатории. Миновав её и другую комнату, где хранились лекарства, мы добрались до лифта, в котором Тим сначала отправил меня и Валю, а затем поднялся сам. И только в тайной комнате с компьютером, где мы решили остановиться (там же, в углу, сидел связанный Цих), силы покинули меня окончательно. Подойдя к ближайшей стене, я сползла по ней на пол, поджав под себя колени, и провалилась в забытье. Последнее, что я помню — неожиданное тепло из-за того, что кто-то сел со мной рядом, обняв. Он же ещё что-то кому-то крикнул. Судя по голосу, это был Тим — но тогда я уже не могла воспринимать реальность.

Глава 38

Зима подходила к концу. Да, я понимала: в моем подполье, куда не проникал ни один лучик солнца, времена года вообще не имели никакого значения. Но мне по-прежнему, как и на воле, хотелось думать, что с наступлением весны мир изменится к лучшему. В нём появится больше света, со снегом и льдом уйдут холода, и отогретая теплом земля наполнится красками новой жизни.

Март всегда ассоциировался со свежестью, подснежниками и тюльпанами. В начале марта — точнее, пятого — родилась также я и обычно в начале первого весеннего месяца начинала ждать свой праздник. Но в этом году меня ждало более важное событие — рождение своей дочки.

Несмотря на страх за неё, чувство вины, что она родится в неволе из-за меня и множество связанных с этим сожалений, осознание того, что я стану матерью, вызывало невероятный трепет. Этот урод говорил, что я не должна о ней думать и любить. Но я продолжала это делать, ненавидя его за такие слова, и мнеужасно стыдно вспоминать первые месяцы беременности, когда сама думала примерно также.

Самочувствие моё перед родами оставляло желать лучшего. Грудь по-прежнему болела, а ноги и поясница невыносимо ныли. Голод, наоборот, отступил — есть не хотелось вообще (большая часть еды, которую Химик приносил раз в день, оставалась нетронутой). Основными потребностями теперь были две: спать и бегать по-маленькому в туалет, причём из-за частых позывов ко второму мне толком не удавалось осуществлять первое. Благо хоть для справления нужды мне не приходилось всё время терпеть и ждать Химика — в моей новой палате за небольшой, не замеченной мной поначалу дверцей оказался закуток, где стоял самый обычный унитаз. Там же находилась раковина. Душа, к сожалению, не было — для его принятия мне теперь надо было ожидать прихода этого гада, который счёл за правило бывать здесь каждый вечер.

Это указывало на факт, вызывающий у меня одновременно надежду и бессильную ярость: отсюда был выход! Причём достаточно простой, в пределах самого НИИ патологии человека, клиники либо главного здания фармкомпании; иначе этот урод не мог бы так часто спускаться сюда, не вызывая ни у кого подозрений.

Подозрения… В том и дело, что когда-то он их вызывал. У нас четверых. Если бы кто-то из нас только понял тогда, что его нельзя было сбрасывать со счетов, исключать из списка подозреваемых! Даже мы с Тимом — после того, как остались вдвоём, потеряв тех, кого любили.

Впоследствии я долго оправдывала все мысли, события и поступки после нашего возвращения из подвала тем, что мы тогда были слишком подавлены и разбиты. Впрочем, к Тиму это относилось в меньшей степени. Он в этом плане вообще держался достаточно хорошо (я бы так не смогла.) Несмотря на гибель Марго, он нашёл в себе силы завершить наше общее дело — точнее, ему казалось, что завершает. А я… Я позволила себе расклеиться.

И ведь Тим, когда решил, что всё закончилось, тоже…

Если бы мы не решили, что всё в этом деле просто, то заметили бы очевидное: он только выглядел жертвой, пряча под маской добропорядочного гражданина свою настоящую сущность убийцы. Если бы мы оба тогда не сходили с ума, может, это бы поняли. И мы бы не стали…

Из груди моей вырвался вздох, полный душевной боли. Поздно сокрушаться о том, чего стоило и не стоило делать восемь месяцев назад, что привело к настоящему, где моей дочери сразу после рождения угрожает опасность.

«Все формы жизни предпочитают размножаться в благоприятных условиях».

И ведь не зря…

Данную закономерность из биологии знают почти все — даже те, кто не имеет отношения к данной науке. А у меня, у биолога, вышло наоборот…

Я горько усмехнулась сквозь очередные слёзы. То, что мой ребёнок незапланированный — тоже не оправдание и совсем не утешение.

В день моего рождения, пятого марта (даты я считала теперь в уме, так как табло в этой палате отсутствовало), я чувствовала себя странно. Наверное, так бы ощущал себя призрак, который по причине незаконченных на этом свете дел лишился возможности отправиться в рай, застряв в мире живых. Хоть я и оставалась живым человеком, в этойподземной лаборатории больше походила как раз на призрака: объект эксперимента, чья смерть наступит при окончании проекта.

По крайней мере, до тех пор, пока моя новорожденная дочь