— Провести-проведу, не жалко, — смеялся Кулебяка. — Только дальше вам самим разгадывать, подсказа не дам!

Легко держался, точно на прогулочку вышел с дружками.

Слуда сопел, Амуланга зубами скрипела, Сумарок молчал, огоньком своим путь освещал.

Кукольница оружие свое наизготовку держала. Будто бы клюв из железа да дерева, с рукоятью гнутой, со вздутием посередке, ровно нарост на березе.

— Что это такое, скажи хоть? — спросил Сумарок.

— Синь-порох, — буркнула мастерица, носом дернула. — Мы с вогненными знатцами пытаем.

— И как, неужель исправно работает? — с насмешкой обернулся Кулебяка.

— А вот сейчас на тебе, чучело, и проверю! — огрызнулась Амуланга.

Сумарок поспешил речь повернуть.

— Скажи хоть, злодей, хромая твоя душа, зачем девиц безвинных смертью лютой измучивал?

В охотку отвечал Кулебяка:

— А скажу, таиться-запираться не стану. Не всех я виноватее, хватал только тех, в ком жизненного сока много, в ком искра-живулечка. По глазам угадывал. Из таких самые сильные батарейки выходят! На одной-то тяге цельну мельницу-крупчатку можно крутить! Разве ж того не стоит?

— Не стоит, — отрезал Сумарок.

Сердито взглянул на убивца.

Кулебяка хмыкнул, ответно всмотрелся ему в лицо.

Вздохнул.

— Тебя бы, каурый, пожалуй, и спытал бы. Хоть и мужеского ты снаряда, а силы в тебе, тяги, с избытком, что огня в торфянике. Чаю, такова батарейка из тебя бы вышла — горы на лыки драть!

Засмеялся. Амуланга только плюнула, Сумарок отвернулся сумрачно.

Долго ли, коротко ли шли ходами, а вышли в тупичок. Кончался тот тупичок не камнем-волотом, не земляной породой, а дверью, кажется, руками человеческими сотворенной.

Остановились, друг на дружку переглядываясь.

— Вам эту дверь вовек не отпереть! Разгадывайте! — захохотал мастеровой, видя ихнее сомнение.

Сумарок губы сжал. И впрямь, дверь была ровно из цельного массива рублена. Ни замка, ни щелочки.

Только там, где скобе быть полагалось, какая-то пленочка зеркальная. Сумарок ее тронул-мазнул — потянулась следом линия, моргнула красным, исчезла.

Вновь засмеялся мастеровой.

Заругалась Амуланга ругательски на дружка прежнего, с досадой неизбывной.

А ну…

Сумарок взял и — терять нечего — по той пленочке руну свою прочертил.

Вспыхнули линии, да мягко дверь в сторону отвалила.

Завизжал тут Кулебяка, рванулся — Слуда прыгнул на спину, не пустил.

…Даже Амуланга помалкивала. Не соврала Олешка, не напутала: стояли тесно лукошки, а в них — девицы, что рыбки, сетями опутанные. Лежали недвижно, глаза закрыв.

— Так вот откуда силу ты тянуть хотел, — проговорила Амалунга.

В голосе ее странно мешались и восхищение с брезгливостью, и зависть с любопытством.

Сумарок головой вертел, светцом рыскал, искал. Наконец, повезло, в последнем лукошке мелькнули волосы яркие…

— Ты чего это?!

— Там Красноперка, вытащить надо!

— Думаешь, живая еще?!

— Надеюсь….

Слуда же вовсе не сомневался: ахнул, первым кинулся. Куда немочь делась, с головой нырнул, выхватил девушку, на руках вынес.

Лежала та, будто не дышала уже…

— Ты очнись-пробудись, лебедь белая, ты проснись-улыбнись, моя ласовка, — взмолился молодец, на руках девушку качая.

Неизбывное горе лицо его застило.

Сумарок Слуду за локоть потянул, заставил на землю опустить ношу свою. Головку девичью закинул, зубы разомкнул — и зацепил пальцами, вытянул за хвост длинного червя прозрачного…

Только отбросил, как вздрогнула Красноперка, закашлялась, глаза распахнула.

— Стой! Куда! — закричала вдруг Амуланга.

Оплошала, отвлеклась — а Кулебяка, не будь дурак, по скуле сестрицу приласкал, да стрекача задал.

Кинулись в угон, да тут же и встали.

Вспрыгнул Кулебяка на борт лукошка, навел синь-порох, у мастерицы силой выхваченный.

— Вот и все, ребятушки! — сказал, смехом заливаясь.

Прочим не до веселья было: и не потому, что орудие грозное в руках злых оказалось.

А потому, что вставал-поднимался за спиной Кулебяки столб водяной: мелькали в том столбе очи женские да головы, вытянулись из того столбища руки тонкие…

Вот уж подлинно, кулебяка, подумалось Сумароку.

— Тебя, рыжий, как сказывал, под батарейку оставлю, уж на той тяге разгуляюсь! А прочим — смерть. Пользы от вас только землю кормить…

Обернулся мастеровой, недоброе зачуяв, неладное угадав по взглядам, да поздно. Успел только синь-порох наставить, пальцами сжал — фыркнуло в ответ, обдало лицо да шею розмысла огнем горячим.

Обхватили тут его руки белые, уста визг заглушили… Выгнулся да упал столб обратно в чашу, только плеснуло.

— Ох, — Амуланга, не робкого нраву, и то за плечо схватила чарушу.

А вода в лукошках ровно вскипела вся, сделалась синей, точно лед весенний, по неводам побежало-побежало, вздрогнула земля… Послышался далеко гул, рев восторженный.

Переглотнула Амуланга, так молвила:

— Вот и представление…. Потеха огневая на тяге хваленой. Как обещал — так и исполнил. Не хуже, чем в “Мари-Яне-красавице да Горь-кровяннице” сложилось…

Помолчала и со вздохом заключила:

— А синь-порох, выходит, дорабатывать надо.

Постучался Сумарок наперед.

— Отворено, — молвил слабый голос.

Сумарок дверь толкнул, вступил в горенку дома гостиного.

Пахло травой запаренной да теплом.

Красноперка улыбнулась ему бледно: на постели сидела, в одной рубашке. Подле застыл Слуда, за руку держал, да так смотрел на хозяйку свою, что чаруша глаза отвел.

— Ты прости, что я такая, разобранная, — с тихим смехом молвила Красноперка. — Лекарка сказывала, еще с недельку мне валяться, но, думаю, дня через два уже встану. Вот и Слуда мне помощник.

Взглянула на парня, улыбнулась светло.

— Сделай милость, дай мне с Сумароком наедине потолковать.

— Долго не продержу, не утомлю, — пообещал Слуде чаруша.

Тот поклонился, вышел. Сумарок проводил его взглядом: от хромоты ни следа не осталось.

Вздохнула Красноперка, на подушки откинулась. Бледна еще была, что первый снег. Волосы и те, кажется, поблекли.

— Никогда такую слабость не ведала, не чуяла, — поморщилась девушка. — Спать все время тянет, до нужника дойти уже за подвиг. Мальханка вон снадобья оставила… Горькие — страсть!

— Рад, что жива ты осталась, Красноперка. Поправишься, благо, есть теперь о тебе попечитель заботный.

— То правда, — смущенно улыбнулась Красноперка, глазами вскинула. — Я тут думала… Много думала… Всю жизнь гналась-гналась, скакала-скакала, а чудом не померла. Что нажила? С чем осталась?

Вздохнула, отвернулась к стене. Помолчала и наново заговорила.

— За девчоночкой-от я присмотрю, пусть твое сердце не тревожится. Ты ведь за нее хотел просить?

Сумарок молча голову