– И ты солгала под присягой, что видела не меня?

– Да. У меня не было другого выхода, – разъяснила она. – Я должна была серьезно пострадать, да еще и беременная, иначе бы мне не поверили. Пусть теперь ищут, кого хотят. За одно преступление нельзя судить дважды.

– Как же ты решилась пойти на это? – недоумевал Дэвид. – И тебе не жалко было детей?

Джемайма нахмурилась – она уже не могла вспомнить свои ощущения в то время, когда достигла крайней степени отчаяния и билась в тисках безысходности.

– Не особо. В тот момент я старалась не думать о них, да они еще и не существовали. Это сейчас, когда они есть и я могу взять Джека и Джекки на руки, готова жизнь за них отдать. Теперь я бы выбрала их, а не тебя.

Дэвид потрясенно рассмеялся и покачал головой, глядя на Джемайму с нескрываемым восхищением. Она заметила, как дымчатый туман, омрачающий его взор в последнее время, наконец рассеялся. Глаза Дэвида стали ясными и необыкновенно блестящими – он словно прозрел.

– А с тобой опасно иметь дело.

– Да, и я надеюсь, что ты больше не попытаешься меня убить. – Джемайма иронично улыбнулась одним уголком губ. – Я никому не скажу об этом, ведь тогда выяснится, что я лгала под присягой, – и это похоронит мою карьеру. Мы с тобой повязаны моей ложью, она может погубить нас обоих. Но ты теперь волен делать что хочешь, Дэвид. Хочешь – уезжай, а хочешь – оставайся со мной. С нами. Я приму любое твое решение.

Дэвид привстал, перегнулся через стол и страстно поцеловал Джемайму, не стесняясь, при всех.

– Я никуда не уеду. Раз уж ты сочла меня достойным таких немыслимых жертв, я останусь с вами и постараюсь доказать тебе, что чего-то стою. Правда, я пока не могу предложить тебе руку и сердце, сама понимаешь. Нам будет лучше немного обождать, пока страсти не улягутся.

– Разумеется, я это понимаю и вовсе не настаиваю на скорой свадьбе, – согласилась рациональная американка Джемайма. – Я вообще не настаиваю на бракосочетании, если ты не станешь мне изменять – этого я не потерплю.

– Ты все-таки плохо знаешь меня, Джемма, – меланхолично улыбнулся Дэвид. – Я изменял жене из чувства противоречия, чтобы вызвать у нее ревность. На самом деле мне это было не нужно. Я всегда мечтал о нормальной семье, а не о той пародии на нее, что была у нас с Тессой. Поэтому я все-таки хочу на тебе жениться и дать нашим детям свою фа- милию.

– Хорошо, в таком случае я согласна, – снисходительно ответила на его предложение Джемайма.

– Я расскажу тебе о Тессе в последний раз, – произнес Дэвид, когда они лежали в постели в его квартире, и крепко обнял Джемми. – Я хотел бы, чтобы ты поняла меня до конца. Я правда ее любил. Так любил, что она стала мешать мне. Она-то меня не любила. До сих пор недоумеваю, зачем эта королева Терезия вышла за меня. Должно быть, в это время проходил сезон свадеб и ей захотелось примерить белое платье. Или же обзавелась бедным мужем, чтобы попросить папочку увеличить ей содержание. Семья у нас так и не сложилась – мы все время были врозь. Но я не мог представить своей жизни без нее. Когда Тесса уехала с очередным любовником в Калифорнию, я стал подумывать о разводе. Но это был не выход, я понял, что не смогу продолжать жить с мыслью, что она осталась где-то, смеется надо мной и наслаждается жизнью. Я все время думал бы о ней, о том, что она сейчас делает. Мы не могли сосуществовать – ни вместе, ни порознь. Мир был тесен для нас двоих. Она не избавила бы меня от себя, не оставила бы в покое – даже мысленно. Все, что было у нас: любовь, ненависть, страсть, – превратилось в навязчивую идею. И я решил уничтожить Тессу. Так я пережил ее, а она действительно ушла, исчезла. Посмертной любви не бывает. Теперь я люблю только тебя, Джемма, и с тобой у нас все будет по-другому.

– Да, у нас все будет хорошо, – эхом отозвалась Джемайма, прижимаясь к нему. – Я уверена в этом.

Помогая ухаживать за племянниками, Лаура вполне удовлетворила любопытство по отношению к детям и свой неразвитый материнский инстинкт. Как и Магдалина, она являлась порождением не совсем этого мира, обе они не были предназначены для материнства. Полугода жизни под одной крышей с двумя младенцами хватило Лауре для принятия факта, что она вряд ли стала бы хорошей матерью, особенно если вспомнить, каким кошмаром обернулась для нее собственная мать. Хотя Лаура, узрев прошлое, давно простила и поняла своих родителей. Она исполнила последний долг и навестила их могилы. Лаура признала, что не хочет детей, и окончательно перестала переживать по этому поводу. Она хотела только Эдгара, она была создана для него. Лаура единственная любила его таким, каков он был и стал, сумела взять на себя тяжкий груз прошлого с его ужасом и величием. Она понимала и принимала Эдгара безоговорочно, чего не смогла в свое время сделать ее прабабушка Эвелина. У той просто не хватило душевных сил идти с ним до конца. Эдгар никогда не покидал мыслей Лауры, хотя она стала самостоятельной, могла существовать одна и больше не зависела от него.

Как и предсказывал Эдгар, Лаура стремительно набирала силу. Тот вечер в баре «Полнолуние» стал переломным, и она наконец-то поняла, что ей нужно делать, как выбирать жертв. Лаура начала различать порок и гниль в людях, становясь для таких ангелом смерти, прекрасным, нежным и беспощадным, и совесть ее впоследствии нисколько не мучила. Она утвердилась в сознании своей вечной безнаказанности и смогла смириться с невольным всевластием. Ей нужно было отпустить себя, перестать терзаться после каждого убийства, чтобы сила ее крови, врожденная и приобретенная, всколыхнулась и стала прибывать. И она научилась получать от смерти своеобразное удовольствие. Как вампиру Лауре был всего год, но она стала гораздо сильнее, чем Элеонора в том же возрасте.

Как-то в конце лета, когда малыши уснули, Лаура вышла на крыльцо. Наступал закат, типично калифорнийский и в то же время незнакомый. Небо на западе озаряли лучи огромного солнца, опускающегося в океан, его сияние отражалось розовым отблеском на стенах и золотым огнем в окнах домов. Небеса на востоке были как будто чужды этому свету и становились все глубже от синевы – из-за океана, оттуда, где находился Эдгар, надвигалась ночь. Лаура не была