она прожила девять жизней – хоронила родителей, вынашивала своих детей, впадала в отчаяние, умирала, лишалась сна, но не отрывалась от дела Дэвида. Сама Джемайма стала лучшим гарантом его невиновности – к оправдывающим доказательствам она присоединила свою безошибочную веру, что обусловило завышенную оценку характера Дэвида. Присяжные убедились в его непричастности, потому что поверили этой мужественной девушке, смело отвечающей за него. Однако вся ее неоспоримая логика, красноречие и софистика были бы потрачены впустую, если бы не внутренняя опора Джемаймы – ее стойкая жизнеутверждающая любовь, основанная на всепрощении, но не запятнанная слепотой. Одного воздушного поцелуя ее безвинной любви хватило, чтобы стереть со лба Дэвида кровавую печать преступления.

– Вы удивили меня, мисс Уэйн, – сказал ей прокурор Рейс, когда они оказались наедине в кабинете судьи. – Зачем вы вытащили его? Дэвид Стюарт – настоящий маньяк, каких показывают в кино, серийный убийца. Он убивает тех женщин, с которыми спит. Ему пока хватило только двоих. Думаю, в убийстве жены превалировал расчет, а вот в вашем случае было просто удовольствие. Это еще не конец.

Он пытался напоследок уязвить ее, внушить ужас по отношению к Дэвиду, но адвокат не повелась – она слишком хорошо понимала мотивы своего милого убийцы. Джемайма смотрела на прокурора со скрытой улыбкой, которая не коснулась ее губ, а лишь едва заметно светилась в обманчиво искренних глазах.

– Вы можете сейчас говорить что угодно, но вы проиграли, – сдержанно произнесла она вкрадчивым голосом. – Признайте это наконец и успокойтесь. Дэвид Стюарт невиновен, так решил суд. А что вы скажете своему покровителю Уилбуру Дэвису – не моя печаль. Впрочем, передайте ему, что, если хоть один волос упадет с головы Дэвида или кого-то из членов моей семьи, он пожалеет об этом, так как первым окажется под подозрением. Я не угрожаю, просто предупреждаю вас.

– Сучка, – бросил ей прокурор с бессильной яростью.

Джемайма не удостоила его ответом, только улыбнулась уже открыто, с чувством собственного превосходства, и спокойно вышла из кабинета.

Она вернулась домой с оправдательным приговором и ликованием в глазах. Лаура, узнавшая все из новостей, бросилась обнимать сестру с должной осторожностью, чтобы не причинить вреда ее швам, которые, впрочем, заживали невероятно быстро благодаря вливанию бессмертной крови.

– Это ведь он стрелял в тебя, да? – шепнула Лаура ей на ухо.

Джемми не смогла утаить от сестры правду при всей ее страшной непостижимости.

– Когда ты догадалась? – вместо ответа спросила она.

– Давно, когда ты лежала в больнице. Ведь это я звонила ему и видела его лицо потом.

– И ты не осуждаешь меня? – пробормотала Джемайма, прижавшись разгоряченной щекой к прохладной щечке сестры.

– Нет, – горько усмехнулась Лаура. – Мне тоже довелось пройти через подобное. Это у нас семейное. И то, что ты придумала, Джемми, было гениально, хоть и очень рискованно. Никто не поверил бы, что ты станешь защищать человека, который стрелял в твой беременный живот.

– Он целился не в живот, – поморщилась Джемайма – ей все же была неприятна эта мысль. – И знаешь, мне кажется, Дэвид будет хорошим отцом.

«Да. И убийца может стать хорошим отцом», – согласилась про себя Лаура и вслух пошутила:

– Я думаю, что справедливее всего было бы приговорить Дэвида к тебе, отдать в твое распоряжение. Ты ведь простила его и всегда сопереживала ему. А правосудие берет на себя ответственность убивать, хотя это неправильно. Правосудие слепо, это ведь не человек, оно не может пережить все то, что произошло, а значит, не в состоянии понять истинные причины и простить. Нужно думать о настоящем, живом и о будущем, а не о том, что давно совершено.

Лаура отстранилась, ее взгляд остался понимающим, но при этом сделался недосягаемым. Пока она оставалась в жизни Джемаймы, ее не отпускало ощущение смертности сестры, и это постепенно разобщало их. Но сейчас Лаура думала не об этом: она углубилась в размышления о прошлом, своем и чужом, ставшим теперь частью ее личности. Поступок Джемми помог Лауре взглянуть на произошедшее под другим углом, и она уже не была уверена в правильности своего решения. Одиночество начало тяготить ее даже рядом с любимой сестрой.

Дэвид с Джемаймой праздновали его освобождение в ресторане, это казалось естественным при таких обстоятельствах, и потому им не надо было скрываться. Дэвид смотрел на нее, такую изящную и элегантную в коктейльном платье, и снова вспомнил другое платье, того ужасного апельсинового цвета. Он наконец решился сделать признание, при этом по его губам пробежала нервная улыбка.

– Я должен сказать тебе, Джемма… А ведь это я убил ее.

К его изумлению, это известие не ошеломило Джемайму и даже не испортило ей аппетит. Она с наслаждением сделала глоток вина и произнесла с ужасающей невозмути- мостью:

– Да, я знаю.

Затем отрезала кусок мяса и прибавила:

– Тебе не кажется, что стейк жестковат?

– Ты слышала, что я только что сказал? – неуверенно спросил Дэвид. – Я признался тебе в том, что убил Тессу.

– А я ответила тебе, что знаю об этом. – Джемайма лукаво посмотрела на него, склонив голову набок. – И еще знаю, что это ты стрелял в меня.

Сказать, что Дэвид был шокирован, – не сказать ничего. Он сокрушенно смотрел на нее, и мир в его глазах перевернулся с ног на голову.

– И ты после этого вот так спокойно сидишь со мной за одним столом? – выговорил он.

Глаза Джемаймы засияли, в них появился загадочный блеск. Это был момент ее триумфа, когда она наконец-то смогла продемонстрировать Дэвиду истинную себя. Ей казалось, он ее недооценивал, пока она вынуждена была таиться в тени недомолвок.

– Я все знаю, Дэвид, и всегда знала, – сказала она с гордостью, которая достигла своего финального торжества. – Я никогда не ошибалась в тебе. Даже в самом начале, когда я еще верила в твою невиновность, ты не сказал ни слова лжи. Ты действительно любил Терезу. И убил ее не из-за денег – тебе все равно ничего бы не досталось. Ты убил ее от любви. Скажу больше – я подстроила твое покушение на меня. Это я тебе звонила тогда. И не остановилась бы ни перед чем, чтобы спасти тебя от смертного приговора.

То, что она изрекала, не укладывалось у Дэвида в голове. Он чувствовал, что Джемайма говорит правду, но не мог поверить – он бы догадался, если бы она знала. Дэвид замечал одну лишь ее доверчивость и не мог думать иначе. Но слишком многое в словах Джемми сейчас свидетельствовало об обратном. Постепенно до него в полной мере начала доходить грандиозность ее