Горький и Шолохов ждали его.

Больше никого не было: три человека.

Расположились за столом – чай, нехитрые закуски.

Курили все трое.

Сталин начал без предисловий – он знал, зачем позвал Шолохова, и хотел утвердиться в своём мнении.

Горький, вспоминал Шолохов, «жёг спички над пепельницей. Кучу целую за разговор нажёг».

– Откуда у вас материалы о перегибах Реввоенсовета Южного фронта и Донбюро РКП(б) по отношению к казаку-середняку? – спросил Сталин.

Сталин был отлично погружён в тему: он возглавлял РВС Южного фронта с 17 сентября по 19 октября 1918 года, а затем с 3 октября 1919-го по 10 января 1920-го.

Ближайший сталинский сподвижник Клим Ворошилов также находился в составе РВС, но выбыл из его состава ещё в октябре 1918-го, вместе со Сталиным. И это не было случайностью. В сентябре 1918 года Троцкий создал РВС Южного фронта, определив, что располагаться он будет в городе Козлове Тамбовской губернии. Командующим Южным фронтом Троцкий назначил Павла Павловича Сытина – уроженца города Скопина Рязанской области, бывшего генерал-майора императорской армии, участника Русско-японской и Первой мировой.

Сталин и Ворошилов, находившиеся тогда в Царицыне, отказались войти в состав РВС и признать Сытина в качестве командующего. В Царицын прибыли сам Сытин и ближайший сподвижник Троцкого в создании РККА, член РВС Республики Константин Александрович Мехоношин. Они потребовали выполнить приказ РВСР. Сталин повторно отказался. В результате был создан новый Реввоенсовет Южфронта, в его составе утвердили Сытина, Мехоношина и Бориса Васильевича Леграна. Сталин был отозван в Москву, потерпев внутрипартийное поражение.

Новый состав РВС не справился с ситуацией, допустив жёсткие перегибы в отношении казаков. Пока за положением на Южном фронте следили Сталин с Ворошиловым, ничего подобного не было. Итогом в марте 1919-го стало Вёшенское восстание, да и теперь, спустя 12 лет, Советская власть имела надломленное и во многом враждебное большевикам казачество. Так что счёты к Троцкому, новому составу РВС и всему руководству Южного фронта у Сталина имелись более чем весомые.

В момент Вёшенского восстания в РВС входили Мехоношин, Григорий Яковлевич Сокольников (Гирш Яковлевич Бриллиант), Иосиф Исаевич Ходоровский, Мирон Константинович Владимиров (настоящая фамилия Шейнфинкель) и бывший левый эсер Андрей Лукич Колегаев. Владимиров умер в 1925-м, что до Сокольникова-Бриллианта, Мехоношина, Ходоровского и Колегаева, то помимо совместной работы в составе РВС их объединяло ещё и то, что все они в разные годы принадлежали к антисталинской оппозиции. Всех их Сталин постепенно удалил от власти. Сокольников отмежевался от действий оппозиции в 1929 году и теперь служил полпредом СССР в Великобритании. Ходоровский с 1928 года занимал должность торгового представителя в Италии. Колегаев работал на управленческих должностях среднего уровня и был вовсе незаметен. Только Мехоношин находился на серьёзных позициях в руководстве Госплана СССР.

Но самым важным участником этой истории являлся один из основных организаторов расказачивания, ведущий член Донского бюро ЦК РКП(б), в январе – апреле 1919 года, то есть в разгар Вёшенского восстания – начальник отдела гражданского управления при Реввоенсовете Южного фронта Сергей Иванович Сырцов. Его, наиболее сильного по положению в партийной иерархии оппонента, Сталин переиграл. Теперь Сырцов, выведенный из ЦК, трудился на должности заместителя председателя правления акционерного общества «Экспортлес». Тем не менее все эти люди обладали известным совокупным весом и при определённых условиях могли сколотить очередную антисталинскую группировку.

Если детализировать сталинский вопрос к Шолохову, то звучать он должен был так: откуда у вас материалы о перегибах Сырцова, Сокольникова, Ходоровского, Мехонишина во время их работы на Дону в Гражданскую?

Фамилия Троцкого – как одного из инициаторов расказачивания – тоже, безусловно, подразумевалась.

Шолохов ответил: ничего не выдумывал, всё документально.

И пояснил:

– В архивах документов предостаточно, но историки их обходят. Зачастую Гражданскую войну показывают не с классовых позиций, а как борьбу сословную – всех казаков против всех иногородних, что не отвечает правде жизни. Историки скрывают произвол троцкистов на Дону и рассматривают донское казачество как «русскую Вандею». Между тем на Дону дело было посложнее… Вандейцы, как известно, не братались с войсками Конвента французской буржуазной революции… А донские казаки в ответ на воззвания большевиков открыли свой фронт и побратались с Красной армией. И когда троцкисты, вопреки всем указаниям Ленина о союзе с середняком, обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт, казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контрреволюции…

Сталину сказанного было достаточно. Он был уверен, что Шолохов в целом правильно понял суть Вёшенского восстания. Если совсем просто, то вот: казаки были готовы перейти в стан большевиков, но троцкисты им помешали. Шолохов действительно так, или почти так думал: всё могло обойтись миром, но самая оголтелая часть большевиков запорола великое дело – становление Советской власти на Дону. Реки крови пролились из-за этих людей. Теперь данную группировку именуют «троцкистами». Ну, пусть так, хотя это несколько упрощало картину. Сталин в любом случае к расказачиванию причастен не был – и это Шолохов тоже знал.

Горький молча жёг спички, потому что чувствовал какую-то подоплёку, но до конца её не понимал. Сталин готовился раздавить своих оппонентов – и «Тихий Дон» в этом смысле был роман своевременный.

Дальнейшие расспросы Сталина подобного значения уже не имели. Но он, конечно же, всё равно должен был спросить о нескольких вещах. Следующий вопрос прозвучал явно с подачи Горького – Алексей Максимович мог повторить в телефонном разговоре со Сталиным то, что уже написал Фадееву в письме.

– Как вы думаете, товарищ Шолохов, не слишком ли много удовольствия белогвардейской эмиграции доставит очередная книга вашего романа? – поинтересовался Сталин.

Шолохов ответил:

– Хорошее для белых удовольствие! Я показываю в романе полный разгром белогвардейщины на Дону и Кубани.

Сталин помолчал.

– Да, согласен, – сказал он, наконец, и, повернувшись к Горькому, добавил, как бы продолжая их телефонный разговор: – Изображение хода событий работает на нас, на революцию!

Горький на слова Сталина согласно кивнул и затем сказал:

– Да, да! – и некоторое время не жёг спички, но, нахмурив брови, смотрел куда-то мимо Сталина и Шолохова.

– Почему, товарищ Шолохов, вы так смягчённо описываете генерала Корнилова? – спросил Сталин. – Надо его образ ужесточить.

Шолохов не мог рассказать, что Корнилов долгое время был кумиром их семьи и, царствие небесное, отец его, Александр Михайлович, верил, что этот генерал наведёт порядок в рассыпающейся России.

И он ответил:

– Поступки Корнилова я вывел без смягчения. Но действительно некоторые манеры и рассуждения изобразил в соответствии с пониманием облика этого воспитанного на офицерском кодексе чести и храброго на германской войне человека, который субъективно любил Россию. Он даже из германского плена бежал.

Сталин в своей негромкой манере удивился:

– Он же против народа пошёл! Лес виселиц и моря крови! О какой чести говорит товарищ Шолохов? –