Шрифт:
Закладка:
Хан, обращаясь к Гисили далаханю (дархан Хишилиг. — А. М.), сказал: «На будущее время я во всем последую советам его»…
Потом хан собрал царевичей, князей и вельмож и сказал им: «Китайцы чтят Шень сяня (Чань Чуня. — А. М.), как вы чтите Небо (Всевышнего Тэнгри. — А. М.); я теперь еще более убедился, что он действительно Небесный человек».
Затем Чингисхан объявил им все, что учитель… говорил ему, и сказал: «Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) внушило ему то, что он говорил мне. Вы, каждый, запишите то в своем сердце»»[1224].
Провожая Чань Чуня на родину, Чингисхан сказал: «Надобно избавить всех его последователей от повинностей. И он пожаловал ему грамоту с императорским указом, с приложением императорской печати.
Монгольский владыка Чингисхан дал повеление начальникам всех мест: «Какие есть у Цю шень сяня (Чань Чуня. — А. М.) скиты и дома подвижничества, в них ежедневно читающие священные книги и молящиеся Небу (Небесному Владыке. — А. М.), пусть молятся о долгоденствии Царя (Чингисхана. — А. М.) на многие лета; они да будут избавлены от всех больших и малых повинностей, оброков и податей; скиты и дома монахов, принадлежащих Цю шень сяню, во всех местах да будут избавлены от повинностей, податей и оброков; вне сего, кто будет, ложно называя себя монахом, под незаконным предлогом отказываться от повинностей, того доносить властям и наказывать по усмотрению.
По получении настоящего повеления, да не осмелятся изменить и противиться оному. Для чего и дано сие свидетельство».
Сие повеление вручено Шень сяню, для хранения. Свидетельство: Принадлежащие Шень сяню монахи, и усердно и строго пребывающие в ските люди, равно избавляются от повинностей, податей и оброков. Да сообразуются с сим. В год Гуй вэй (Овцы), 3-й луны (с приложением императорской печати), (?) дня (1223)»[1225].
Как явствует из этого повеления Чингисхана, Чань Чунь добился определенных привилегий, что значительно подняло авторитет даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины») в Китае, но и монгольский хан, очевидно, заручился поддержкой «бессмертного» даосского монаха, который пообещал «привлекать на его сторону простой народ» и «молиться Небу о долгоденствии Царя (владыки Чингисхана. — А. М.) на многие лета».
Следует отметить, что вскоре после этого повеления последовали и другие указы Чингисхана, а затем и его преемников, об освобождении представителей различных религиозных конфессий, в частности, мусульманства, христианства и буддизма, от налогообложения.
Глава двадцать третья
Возвращение на Родину
(1223–1225 гг.)
«В чем согласие между отцом и сыном?
Ведь не тайком отправляю я тебя (так) далеко,
(А для того), чтобы ты управлял тем, чем я овладел,
Чтобы бы ты сохранил то, над чем я трудился,
Отделяю тебя, чтобы стал ты опорою
Половины моего дома и половины моей особы».
Намерение «вернуться к (своему) коренному становищу и к древнему (своему) юрту» у Чингисхана появилось еще в 1222 году. С его окончательным решением связана легенда, которую авторы «Юань ши» включили в свою хронику: «…Император (Чингисхан. — А. М.) достигнув Восточной Индии, остановился у горного прохода Железные ворота. Какой-то однорогий дикий зверь, по виду похожий на оленя, но с лошадиным хвостом и зеленой масти, произносящий слова, как человек, сказал телохранителю: «Пусть твой правитель побыстрее возвращается обратно!»
Когда император спросил о нем у (Елюй) Чу-цая, (он) ответил: «Это благовещий зверь. Имя его цзюе-дуан. (Он) умеет говорить на всех языках, любит жизнь и ненавидит убийства.
Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) ниспосылает этот знак, чтобы предостеречь Ваше величество. Ваше величество — старший сын Неба, а все люди Поднебесной — сыновья Вашего величества. Внемлите воле Неба и сохраните жизнь народам!»
Император в тот же день повернул войска обратно (в Монголию. — А. М.)»[1227].
На самом деле первоначально Чингисхан принял решение вести свои войска не сразу в Монголию, а на Тангудское царство, следуя кратчайшим путем через территорию Индии и Тибета. И принял он это решение только после того, как дождался возвращения отрядов Бала и Дурбэй догшина из Индии и Угэдэя из Газни и, главное, получив известие о смерти (3 апреля — 1 мая 1223 года. — А. М.) Мухали[1228] и сговоре чжурчжэней с тангудами[1229].
Однако «…он прошел несколько перегонов, но поскольку там не было никаких дорог, он повернул назад и пришел в Пешавар…
Ту зиму (1223–1224 гг. Чингисхан. — А. М.) провел в окрестностях Самарканда, откуда послал гонца к старшему своему сыну Зучи с приглашением покинуть Кипчакскую степь и приехать позабавиться с ним охотой (главным образом на диких ослов)»[1230].
«Выше было сказано, что после завоевания Хорезма Зучи осенью 1221 года был послан на север от реки Сейхун (Сырдарья. — А. М.). Главные силы (хорезмшаха) Мухаммеда состояли из туркмен и канкалов, которые от преследования монголов могли убегать и укрываться в степи, лежавшей на север от Каспийского и Хорезмского (Аральского. — А. М.) морей. Там соединяясь, они составляли значительные силы на фланге пути, соединявшего Чингисхана с его северными владениями, и могли разобщить его с войсками Зэва и Субэдэя, долженствовавшими, пройдя Кавказский перешеек, вернуться в свою орду (в Монголию. — А. М.) по северной стороне Каспийского и Аральского морей.
Поэтому для обеспечения своих сообщений с родовым улусом и с войсками Зэва и Субэдэя Чингисхан назначил Зучи наблюдать за кочевыми народами, находившимися на севере Каспийского и Хорезмского морей, впоследствии же приказал ему идти на половцев (кипчаков. — А. М.), когда военачальники его, Зэв и Субэдэй, проникли на Кавказ. Таким образом, движение Зучи за реки Урал и Волгу в землю половцев должно было облегчить действия Зэва и Субэдэя и раздвинуть завоевания Чингисхана до Каспийского моря. По болезни или по другим причинам, Зучи не выполнил предначертания своего отца»[1231].
Как мне представляется, у М. И. Иванина не было «железных» оснований говорить о невыполнении в то время Зучи предначертаний своего отца. Более того, как свидетельствует Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, в 1223–1224 гг., «армия Зучи располагалась в Кипчакской степи… они (Зэв и Субэдэй. — А. М.) соединились с нею и оттуда отправились к Чингисхану»[1232]. Таким образом, это свидетельство Джувейни хотя бы косвенно проясняет, где был и чем занимался Зучи после захвата Ургенча.
Очевидно, М. И. Иванин делает такие выводы, опираясь на слова Рашид ад-дина о том, что «когда же он (Зучи. — А. М.) уклонился от участия в этом деле (от выполнения нового приказа Чингисхана. — А. М.) и отправился к своим жилищам, то Чингисхан, рассердившись, сказал: «Я его казню, не видать ему милости»»[1233].
Поскольку
