с запада. Все это свидетельствовало о том, что «китаи (чжурчжэни. — А. М.) и тангуды, воспользовавшись его (Чингисхана. — А. М.) отсутствием, стали проявлять своенравие и колебались между покорностью и мятежом».

Неверность тангудов замедлила наступление монгольских войск на чжурчжэней по всему фронту; это породило неуверенность среди китайских и цзиньских военачальников, ранее перешедших на сторону Чингисхана. Более того, воспользовавшись приостановкой монгольского наступления, чжурчжэньское командование активизировало военные действия в провинции Шаньси, дабы вернуть под свой контроль ранее утраченные города. И наконец, тангуды и чжурчжэни делали все, чтобы не дать монголам окончательно договориться с южными сунами о совместных действиях против войск Алтан-хана, в результате чего участились вооруженные столкновения между монголами и южными сунами.

Использую сложившуюся ситуацию, тангуды стали готовиться к войне с монголами еще более активно, а в октябре 1225 года договорились с чжурчжэнями о предоставлении им военной помощи в грядущей войне. Однако тангудское правительство не смогло распознать истинные намерения Алтан-хана. Достигнутые между ними договоренности были всего лишь дипломатической уловкой правителя империи Цзинь; он вовсе не собирался совместно с тангудами тотчас начать наступление на монголов; главное для него было выиграть время: пока тангуды из последних сил воевали бы с монголами, чжурчжэни хотели пополнить и отмобилизовать свою армию[1252].

Когда в ноябре того же года Чингисхан узнал о чжурчжэньско-тангудском сговоре, дабы отвести надвигающуюся угрозу, он объявил войну тангудскому правителю Ли-дэ-вану и «лично повел войска покарать» его.

«Конечно, не одно только упрямство и не простая жажда мести руководила им в этом новом военном предприятии. Чингисхан умел в случае надобности сдерживать свои личные порывы и был слишком тонким политиком, чтобы основывать на них одних дела государственного значения. Он отлично понимал, что без окончательного подчинения Тангуда нельзя рассчитывать на прочные успехи в деле покорения… государств Цзинь и Сун, особенно последнего, так как враждебное тангудское войско всегда могло явиться угрозой для фланга и тыла оперирующих на китайской равнине монгольских армий»[1253].

Да и без подкрепления и поддержки основных сил монгольской армии с юго-запада у командующего монгольским корпусом в Северном Китае Бора не было возможности развивать наступление против чжурчжэней.

По мнению монгольского историка, академика Ш. Биры, Чингисхан предпочел захватить сначала Тангудское царство, потому что хотел завершить подчинение кочевых и полукочевых народов и образование единого улуса кочевников или, как бы сказали сейчас, конфедерации кочевников. Что касается стран оседлых народов, типа Китая (империи Цзинь. — А. М.), то их Чингисхан намеревался превратить в вассальные государства и использовать в полной мере для своих нужд их материальные и человеческие ресурсы[1254].

* * *

«Чингисхан придавал походу на Тангуд такое важное значение, что, несмотря на свой преклонный возраст, решил сам вести свое войско, не доверяя выполнение задачи кому-нибудь из своих сподвижников. С другой стороны, это решение монгольского императора показывает, что он и в глубокой старости сохранил свои душевные и телесные силы»[1255].

Правда, в самом начале наступления на страну тангудов произошли два события, которые сильно повлияли на моральное и физическое состояние Чингисхана. Во-первых, «в это время прибыло известие о печальном событии с Зучи (о его кончине. — А. М.)»[1256].

После того как Чингисхан вернулся в Монголию, он несколько раз вызывал Зучи к себе, но старший сын из-за болезни не приезжал и приносил извинения… Однако болезнь Зучи не подтвердил некий человек из племени мангут, проезжавший через пределы юрта Зучи; тот человек увидел там сборище охотившихся людей, и подумал, что это охотится сам Зучи. Об этом он и рассказал Чингисхану.

«По этой причине воспламенился огонь ярости Чингисхана, и, вообразив, что (Зучи), очевидно, взбунтовался, что не обращает внимания на слова отца, он сказал: «Зучи сошел с ума, что совершает такие поступки». И приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону, и чтобы впереди всех отправились Цагадай и Угэдэй, и сам собирался выступить в поход вслед за ними.

В это время прибыло известие о печальном событии с Зучи…Чингисхан пришел от этого в великую печаль и огорчение, он произвел расследование, выявилась ложь того мангута и было доказано, что Зучи был в то время болен и не был на охоте. (Чингисхан) потребовал того человека, чтобы казнить его, но его не нашли»[1257].

И. Н. Ундасынов, посвятивший взаимоотношениям Чингисхана и его старшего сына специальное исследование, полемизируя с персидским летописцем Рашид ад-дином, писал: «…Отношения между Чингисханом и Зучи-ханом обострились не ранее второй половины 1225 г., скорее в 1226 г. Первопричиной обострения стало не недовольство отца поведением сына, а отчуждение Зучи-хана от Чингисхана…»[1258]

Достаточно уверенно можно лишь утверждать, что к 1226 г. Зучи-хан уже настолько отдалился от отца, что, ссылаясь на болезнь, неоднократно отклонял требования Чингисхана прибыть в его ставку. И это, видимо, было единственным реальным проявлением отчуждения Зучи от отца. Но большего он сделать и не мог.

Теперь рассмотрим вопрос о реакции на поведение старшего сына Чингисхана… Что было, так это нараставшее у Чингисхана раздражение тем, что Зучи-хан так ни разу и не побывал в ставке отца. Оно, впрочем, до известной степени смягчалось тем, что Зучи-хан не просто отвергал приглашение отца, а извинялся за то, что не может выполнить его волю по болезни.

Тогда недруги решили «подогреть» раздражение Чингисхана и организовали против Зучи несложную, но достаточно эффективную провокацию. Ее целью было убедить Чингисхана в том, что Зучи-хан здоров, а, следовательно, отклоняет приглашение посетить ставку отца потому, что хочет отделиться от него. В последнем они были правы…

Я полагаю, что рассказ Рашид ад-дина о мангуте правдив. Такого просто не придумаешь. Что же касается распоряжения Чингисхана выдвинуть против Зучи армию во главе с Угэдэем и Цагадаем, то, с моей точки зрения, это вымысел.

Как видно из текста Рашид ад-дина, мангут побывал у Чингисхана незадолго до смерти Зучи-хана, т. е. либо в конце 1226 г., либо в самом начале 1227 г. В то время Чингисхан вел тяжелую войну против тангудского государства Си-Ся и отвлекать значительные силы против Зучи-хана не мог.

Не мог он и поставить во главе армии, якобы, направленной в Дешт-и Кыпчак, Угэдэя и Цагадая: первый находился при отце, второй — в Монголии. А уж тем более не мог он в разгар войны присоединиться к ним сам. Да и необходимости посылать для устранения Зучи-хана армию у Чингисхана не было. Его власть и авторитет в Монгольской империи были абсолютными, и прикажи он доставить ему или убить Зучи, то его приказ без колебаний выполнили бы командиры того четырехтысячного корпуса, что был выделен