появляться в Париже, а также в пяти крупных городах и даже в Амбуазе, где в это время находился Франциск. В Париже распространились пугающие слухи о том, что сторонники Реформации собираются разграбить Лувр, сжечь церкви и устроить массовую резню правоверных католиков26.

Франциск направил все усилия на то, чтобы доказать свою приверженность устоям католической веры, а франкофильская политика Болейнов на время потеряла для него актуальность. Генрих, сомневаясь в необходимости саммита, предложенного Анной, решил не спешить и перенес встречу в верхах с июля на август, а потом – на сентябрь. Все закончилось тем, что он снова отправил Джорджа во Францию, предварительно проинструктировав его о необходимости отложить встречу до апреля следующего года. Во избежание вопросов и подозрений Джордж должен был представить дело так, что все отсрочки делались якобы по просьбе его сестры, которая была уже на «большом сроке» и не могла путешествовать. В отношении Маргариты Джордж должен был объяснить, что для Анны она всегда была «горячо любимой принцессой, и она не сомневается, что та поймет ее и на этот раз», он также должен был «впустить ее в тайники души королевы, дабы понятны стали причины, сподвигнувшие Ее Величество столь активно ходатайствовать в этом деле». Ибо Анна, как уверял Генрих, «ничего не желала так страстно… как общества [Маргариты], для встречи с которой было больше причин, чем можно себе представить»27.

Лично проверив и подписав указания для Джорджа, он еще раз остановился на том, как тот должен построить свою речь, чтобы Франциск «не пронюхал», что в отсрочках замешан сам Генрих, и поверил в то, что перенос сроков произошел по инициативе Анны28.

Однако Генрих тревожился не только насчет предстоящего саммита, в целесообразности которого он сильно сомневался. Остается неизвестным, советовался ли он или доктор Баттс с врачом, наблюдавшим Анну, доктором Ричардом Бартлетом (или Бартлотом) относительно ее беременности. Так или иначе, опасения короля оказались небеспочвенными29. В конце июля или в первых числах августа, после возвращения Джорджа из Франции, когда Генрих и Анна во время несколько сокращенного летнего путешествия по стране находились в Суррее, у нее начались преждевременные роды, закончившиеся рождением мертвого младенца[108]. Комната, предназначавшаяся для родов, пустовала, а Анна, как только смогла встать с постели, закрылась от всех в личных покоях30. Что ж, первый ребенок – дочь, второй родился мертвым. Трудно представить более трагический поворот судьбы на пути к долгожданному успеху. Генрих был опустошен и раздавлен. Все это было ему до боли знакомо.

Состояние неопределенности, в котором пребывал Генрих, омрачили новости из Рима. Климент умирал от рака желудка, и вскоре должен был собраться конклав для избрания нового папы. Как все сложится, когда его преемник вступит в должность? Возможно, альянс Рима и Франции рухнет? Однако если это случится, пойдет ли новый папа на укрепление союза с Карлом? По мнению Генриха, это было бы еще хуже.

При таком обилии личных и политических поводов для беспокойства привязанность Генриха к Анне заметно ослабла, пусть даже на короткое время. Пара теперь редко появлялась на публике вместе, и Генрих стал заглядываться на других женщин. В сентябре он начал флиртовать с одной из них. Личность ее нам неизвестна, однако совершенно точно это была дама из свиты Анны с консервативными религиозными взглядами. Нет никаких свидетельств того, что Генрих с ней спал31.

Эта история вышла за пределы обычной размолвки между влюбленными, когда вышеупомянутая дама прислала восемнадцатилетней принцессе Марии записку утешительного содержания, в которой она просила девушку «не падать духом, ибо все ее несчастья закончатся раньше, чем она того ожидает». Анну более всего расстроили заверения дамы в том, что «как только представится случай, Мария увидит, что перед ней истинный друг и верный слуга». Анна, еще не оправившаяся после рождения мертвого младенца и чувствовавшая свою незащищенность, сочла это оскорблением для себя как королевы и потребовала отослать даму подальше от двора. Прежде такие требования не вызывали у Генриха никаких возражений. Сейчас же ее протест обернулся против нее: она лишь разозлила короля. Он не был готов к тому, чтобы выслушивать упреки от жены или препираться с ней из-за дочери, которую он любил и которая была дорога ему как своя плоть и кровь несмотря на то, что она была на стороне матери. «В страшном гневе» он вышел из комнаты, «громко жалуясь на то, что она докучает ему своими слишком настойчивыми просьбами и домогательствами»32.

Надеясь найти выход из этой непростой ситуации, Анна попросила жену своего брата, Джейн Паркер, помочь ей устранить таинственную «доброжелательницу». Она решила, что может довериться Джейн. Вместе они разработали план, как избавиться от соперницы: Джейн должна была затеять с ней «что-то вроде» ссоры в расчете на то, что Генрих, не любивший лишнего шума, отошлет ее сам, сочтя ситуацию слишком утомительной. Отмечая, что Джейн «вступила в заговор», Шапюи, возможно, подразумевал участие в нем и других членов семьи Болейн. Как бы то ни было, все пошло не так, как было задумано, и закончилось тем, что к Рождественским праздникам отстраненной от двора оказалась сама Джейн, а не соперница Анны33.

Не стоит придавать слишком большого значения этому инциденту: та дама из свиты Анны вскоре была позабыта, и мы даже не знаем ее имени. «Молодая леди, которой король недавно оказывал знаки внимания, больше не пользуется его расположением»,– сообщал Шапюи Карлу в послании, приуроченном к Новому году. Это объясняется тем, не без ехидства замечает он, что «ее место заняла» одна из кузин Анны, предположительно кто-то из дочерей сэра Джона и леди Энн Шелтон. Это могла быть Мэри Шелтон, но скорее всего, речь шла о ее сестре Маргарет. Впрочем, не успели высохнуть чернила в его письме, как Шапюи, уже привыкший к тому, как быстро возникали и тотчас затухали сплетни в замкнутом мирке королевского двора, уже склонялся к мысли о том, что все эти слухи были сильно преувеличены. Отношения Генриха и Анны были бурными, но прочными. Размышляя о природе этих отношений, посол пришел к выводу, что именно такие эмоциональные «горки» и придавали им особую остроту34.

Действительно ли имел место роман с одной из сестер Шелтон – неизвестно, однако слухи убеждают нас в том, что это так. Придворные охотно подхватывали подобные сплетни главным образом потому, что Анна не оправдала надежд Генриха на скорое рождение наследника, в отличие от Елизаветы Вудвилл, подарившей нескольких сыновей своему супругу Эдуарду IV. Плодовитость Вудвилл была гарантией незыблемости ее