делать в этой стране ему, только потому, что он был раввин, да к тому же не прямой родственник. Но против предложения пойти спать он не возражал, и не успела голова его коснуться подушки, как одолел сон.

Внезапно его разбудил какой-то грохот. В темноте он потянулся за часами, а затем за очками, включил крошечную настольную лампочку и увидел, что уже полночь. Рядом зашевелилась Мириам, затем повернулась на другой бок, потянула одеяло на себя и вновь ритмично засопела. Ребе погасил свет и попытался заснуть, но долго проворочался и предпочел подняться. Окончательно проснувшись, в пижаме и шлепанцах он прошел в гостиную, взял из шкафа книгу и уселся читать. Вернулся он в постель часа в четыре.

Проснулся он около десяти, Мириам с Гиттель готовились идти за покупками. Женщины уже успели отвести Джонатана в детский сад и договорились, что его примут.

Он крикнул вслед:

— Не забудьте купить вина для киддуша[15].

— Оно есть в списке, — кивнула Мириам. — А что ты собираешься делать?

— Погуляю, посмотрю город.

К тому времени, как ребе закончил утренние молитвы и позавтракал, солнце уже стояло в зените и так сверкало на белых камнях, что он зажмурился, решив как-нибудь купить темные очки. Тянуло ветерком, как дома апрельским утром, и он обрадовался, что надел легкий плащ.

Неторопливо гуляя по городу, он заметил, что выбивается из общего ритма толпы, в основном женщин с покупками в авоськах. И хотя это была жилая часть города, застроенная новыми домами, кое-где попадались крошечные магазинчики — бакалея, кофейная лавка, булочная, прачечная.

Впереди неспешно, как и он, шли два патрульных средних лет, в длинных шинелях с зелеными нарукавными повязками и в беретах. Из-под шинелей виднелись явно штатские брюки. У одного была старая винтовка, у другого — стальной двухфутовый прут, чтобы ощупывать подозрительные свертки в мусорных баках.

Ребе Смолл лениво подумал, что они наверняка таскают винтовку по очереди. Они бурно жестикулировали и что-то обсуждали. Подойдя поближе, он услышал:

— Агнон не иврит-писатель; он идиш-писатель, который пишет на иврите. Это не одно и то же.

Заметив ребе, говоривший замолчал и подозрительно уставился на него.

— Скажите, пожалуйста, я иду к центру? — спросил ребе.

— А куда вам надо?

— Я приезжий, — объяснил ребе. — Где тут магазины, торговый центр?

— Ему нужна площадь Сион. Что вы хотите купить?

— Ничего, просто хочу осмотреть город.

— Ладно, прямо по ходу — улица короля Георга. Если повернете направо, выйдете на улицу Бен-Иегуда, это деловой центр.

Улицы были узкие и переполненные народом, магазинчики маленькие и по сравнению с Америкой невзрачные. Они напоминали магазины в небольших фабричных городках Новой Англии, где в окнах выставлены товары, пролежавшие с момента открытия. В узких аллеях, между домами, а иногда на тротуаре, толпились торговцы с лотками; они продавали мелочь типа карандашей, расчесок, лезвий, бумажников, зонтов, зажигалок. Кое-где вдоль дороги стояли киоски с лотерейными билетами. Тут и там, в дверях и прямо на мостовой сидели старики, подпирая спинами стены, и продавали газеты. Один-два ничего не продавали, а просто звенели монетами в ладонях.

Повсюду — юноши и девушки в униформе. У многих были автоматы с металлическими магазинами; они свисали с плеча или торчали под мышкой, как зонтик, или висели через палец за спусковой крючок, как портфель. Ребе подумал, что эти люди не похожи на солдат, хотя они молоды и здоровы. У них был такой мирный вид, будто они занимались чем-то обыденным, а форму носили, как водитель автобуса.

Ему то и дело попадались хасиды, старые и молодые, в шелковых одеждах, похожих на халаты, в широкополых фетровых шляпах, в панталонах, заправленных в носки, с болтающимися при ходьбе пейсами. Один раз его чуть не переехал мотоцикл, который с ревом пронесся мимо, когда ребе вышел на перекресток. На нем сидели два молодых хасида, их бороды и пейсы развевались на ветру; тот, что сидел сзади, одной рукой придерживал шляпу, а другой держался за товарища.

Ребе увидел шляпный магазин и решил купить себе еще одну ермолку, чтобы носить ее в кармане пиджака. Ермолки продавались во всех магазинах сувениров: из красного и голубого бархата, отделанные золотой и серебряной тесьмой, но ему хотелось простую, черную.

Владельцем шляпного магазина оказался высокий мужчина с длинной бородой. Ему помогал сын, одетый в хаки, видимо, солдат в увольнении, чей автомат открыто лежал на полке за прилавком. Несколько человек в магазине, явно не покупатели, рассуждали про арабских террористов и про то, какие меры следует принять правительству. Они говорили на идиш; ребе не был в нем силен, но кое-что понимал. Сын хозяина прервал разговор, спросил, что ребе угодно, выложил на прилавок две кучи черных ермолок, сказал, что одна модель стоит две лиры, а другая — четыре, и вернулся к своим собеседникам; затем он еще раз отвлекся, чтобы взять у ребе деньги и дать сдачу.

Ребе показалось, что, по сравнению с американскими торговыми стандартами, процедура была до странного примитивной: покупка за наличные, без всяких формальностей, никакой упаковки и кассового чека. Да и кассы никакой не было — продавец достал сдачу из ящика под прилавком. Он даже не сказал посетителю «Спасибо», хотя когда ребе это произнес, автоматически ответил «Bevakasha» — «Пожалуйста».

Ребе Смолл продолжал неторопливо разгуливать по городу, останавливаясь поглазеть па витрины и машинально переводя цены в израильских лирах в американские доллары. Он брел по извивающимся улочках, которые, казалось, никогда не пересекались под прямыми углами, и вдруг обнаружил, что оказался в торговом центре. Это был район узких переулков, переполненных лотками, с которых торговали фруктами и овощами, хотя попадались и рыба и мясо, и даже иногда галантерея и одежда; за лотками восседали арабы, бородатые евреи, женщины, и все они кричали, торговались, жестикулировали, предлагали свой товар. Встречались также лотки — предвестники супермаркетов, там можно было купить расческу, записную книжку, иголки, салфетки для лица и даже пальто — выбрать нужный размер среди полудюжины образцов на вешалке.

Ребе углубился в боковой переулок и вышел в жилой район, застроенный старыми, одно-двухэтажными каменными домами, в которых, очевидно, жили хасиды. Они уже начали возвращаться домой из своих магазинов или читальных залов, чтобы готовиться к субботе. В открытых дворах играли дети. Мальчики были гладко выбриты, за исключением свисающих по бокам пейсов. На макушке у них были шапочки, которые они придерживали во время бега, чтобы не потерять. Девочки играли отдельно в прыгалки или классы. Временами доносился рев мотоцикла, странным образом не гармонирующий с общей атмосферой,