тот потом взял и бросил ее с ребенком. Гарету-то она не родная, но мать ее он сильно любил, да и к дочке нормально относился. Я ни разу не слышал, чтобы у них были ссоры, или чтобы он на них руку поднимал. Обе ходили с улыбками. Даже Лиза как будто повеселее стала да пообщительнее. А как мать ее заболела и померла, она совсем в себя ушла. И Гарету было тяжело. Лиза мастерскую забросила, гулять не выходила. Я бы никогда не подумал, что отец-то ее – настоящий оборотень. Мать же нормальная была. – Он протяжно вздохнул, и впервые его хмурое выражение лица смягчилось, отражая печаль. – Жалко девчушку. Такая юная...

– Сколько ей было лет?

– Пятнадцать или шестнадцать.

– Ясно. Спасибо.

Найт развернулся, чуть пошатнулся в дверном проеме и, едва не врезавшись в косяк, вышел из дома.

– Найт, постой! – окликнул Вариан, подсканивая и выбегая за ним. – Что случилось?

– Мы пойдем. Спасибо за информацию, – сказала Аури и тоже направилась к двери.

– Вам спасибо за помощь. Тебе особенно, шаманка. Не забудь только позже заглянуть и подлечить мою спину.

Улыбнувшись пожилому мужчине, который хоть и любил поворчать, но все же имел доброе сердце, кочевница вышла и закрыла дверь.

– Найт, что такое? – спрашивал взволнованный видом Покровителя Вариан, держа того за плечо. – Что там?

Найт, казалось, боялся моргать. Его глаза были влажными и смотрели в темноту прямо перед ним. В них было столько печали и жалости, что рыжий юноша даже испугался.

– Найт! – умоляюще позвал он, боясь, оцепеневший и не отвечающий демон с Черничной горы мог сойти с ума.

Тот тихо произнес:

– Ты Лиза?

Вариан вздрогнул:

– Ч-что?!

– Ты ведь Лиза, да? – продолжал тихо и ласково говорить Найт, не отводя глаз от пустого пространства перед собой. – Расскажи, что они с тобой сделали. Чего ты хочешь?

Поняв, что от Покровителя ему ничего не добиться, испуганный Вариан повернулся к Аури. Она тоже выглядела опечаленной и даже напуганной, глядя в темноту.

– Боги! – Шаманка закрыла рот рукой. – Какой кошмар...

– Веди, – сказал Найт и пошел вперед по улице, едва освещаемой окнами домов, в которых тускло мерцали магические камни и свечи.

Как и обещал, Йен натопил баню – маленькую, но чистую. Аромат хвойного масла и веников ощущался еще у входа в дом. Хан и Нае сначала заглянули в мастерскую, застав в ней гончара за работой над очередным изделием, взяли чистую одежду и пошли мыться.

Хан был счастлив ровно до того момента, как Нае взял веник. У друга была тяжелая рука, хороший замах, а еще, похоже, намерение за что-то оторваться на несчастной спине Элияра, чудом избежавшей порки кнутом. Хан стоически терпел, пока Нае с равнодушным видом и холодным взглядом хлестал его ветками. Только листья летели в разные стороны.

– Нае! Ых! Я тебя чем-то... Ой! Обидел? Нае! Иннае, твою мать!

– Что? – спросил друг, прервав издевательства, как будто только услышал его стенания.

– Ты злишься?

– С чего бы?

– Тогда за что ты так со мной?!

Нае покрутил веник, перебросил его из одной руки в другую и отошел в сторону, чтобы плеснуть на камни воды.

– Ну уж извини.

– Ты же издеваешься!

На губах равнодушного северянина появилась редкая лукавая улыбка. Заметив ее, Хан цыкнул и с трудом поднялся с кое-как втиснутой в крошечную парную скамейки. Ощущая себя избитым не веником, а целым деревом, он выругался.

– Зато чистый, – констатировал Нае и вручил ему веник. – Можешь попробовать отомстить.

Он лег на скамейку и закрыл глаза с лицом человека, решившего вздремнуть в погожий денек на свежем воздухе. Он все еще не выглядел уставшим, а смуглые щеки лишь слегка порозовели. Красный как рак Хан не мог постигнуть ни физиологию, ни философию этого человека, а потому молча взял веник и занялся делом.

Спину Иннае пересекало множество длинных шрамов, выделявшихся на бронзовой коже светлыми полосами. Они уже давно не болели, хотя при первом же взгляде становилось понятно, что раны когда-то были ужасными. Хан знал, откуда взялись эти следы, но обещал хранить секрет, а Нае больше никому не показывал свою спину.

– Делай, как надо, – приказным тоном сказал он, заметив, что Хан осторожничает.

– Есть, капитан, – успехнулся тот. – Хотя, наверное, уже не капитан.

– Ты только что был понижен до рядового.

– Бессердечный человек!

Нае хмыкнул, а Хан принялся усердно исполнять его приказ. Листья вновь полетели в разные стороны.

Закончив с мытьем, они, посвежевшие и румяные, зашли в мастерскую, где Йен уже почти доделал крынку. Мужчины сели перекусить и некоторое время болтали, наблюдая за крутящейся на гончарном круге крынкой и дожидаясь оставшуюся у лекаря троицу.

Йен расспрашивал о болоте, на котором Нае и Аури, как и предполагалось, ничего не нашли. Рассказывал о том, как решил стать гончаром, как влюбился в девушку из Тинного, но она уже была влюблена в другого. Как потом этот другой пропал, а он так и не смог разлюбить ту девушку, но не хотел навязывать ей свою любовь, а потому молчал.

– Трусливо, правда? – усмехнулся мужчина.

– Да, – сказал Нае, глядя на него проницательными льдисто-голубыми глазами, в которых, несмотря на прямоту северянина, не было осуждения.

– Я, честно говоря, давно хотел этим с кем-нибудь поделиться. Да только здесь все хорошо друг друга знают, а в других городах у меня друзей нет. А вам вот почему-то захотелось рассказать эту нелепую историю.

Он предплечьем смахнул назад упавшие на глаза волосы и аккуратно провел пальцем по горлышку крынки. Податливая глина легко меняла форму: стенки сосуда становились тоньше, его изгибы изящней и плавнее, а горлышко немного расширялось кверху.

Йен заговорил снова:

– А потом она вышла за Гарета Кея.

Хан едва не подавился чаем:

– Что?!

– Вы ведь уже побывали у него, да? Он вам рассказал о своей ум... своей жене?

– Да.

– Она была швеей, – тонкие губы Йена растянулись в теплой улыбке, когда он вспомнил о своей любимой. – Она шила прекрасную одежду, а свою вышивку продавала на ярмарках. Еще и готовила божественно. Мы были соседями, ее мастерская совсем рядом,