бутылку виски «Джек Дэниелс» и с ужасом обнаружил, что она пуста. Другой рыболов смотал бы удочки и вернулся домой, ибо что за рыбалка в прохладную погоду без стаканчика любимого напитка? Но слишком искушен был ас ЦРУ в подобных делах, он подгреб к берегу и из-под кустарников ловко достал пластиковый пакет с несколькими бутылками виски — тайники Энглтон разбросал по всему озеру, тем более что жена знала о его слабости и боролась с нею всеми доступными методами.

Он открыл «Джек Дэниелс», налил полстаканчика и блаженно отхлебнул. Он не мыслил рыбалку без выпивки и специально брал с собой хрустальный стакан — не пить же из банки для червей?

Джек Энглтон, изрядную часть жизни посвятивший борьбе с советской разведкой, разбирался и в рыбалке, и в выпивке. Никто в ЦРУ (а может быть, и в США) не делал лучше него блесны для гольца и не ловил так ловко форель.

К этому стоит добавить увлеченность поэзией, особенно модернистами Эзрой Паундом и Томасом Стернзом Элиотом, иногда он даже определял разведку элиотовским «wilderness of mirrors» — пустыня зеркал. Красиво.

Обожал и выращивал орхидеи, мог говорить о них часами и знал всех выдающихся любителей орхидей в США и Европе, коллекционировал камни, лично полировал, а потом дарил знакомым дамам.

Энглтон всегда носил тройку, не снимал пиджака и галстука, когда садился играть в покер, и считался в ЦРУ живой легендой: выпускник Йельского университета, ветеран УСС (будущее ЦРУ), в 1943 году, когда американцы высадились на Апеннинах, глава контрразведки в Италии, один из отцов созданного в 1947-м ЦРУ, организатор борьбы с итальянскими коммунистами во время выборов 1948 года в Италии, причем небезуспешной, отстранившей коммунистов от власти, а с 1954 года — основатель и бессменный руководитель управления контрразведки ЦРУ, личный друг Аллена Даллеса.

Задача его подразделения заключалась не только в проникновении во вражеские разведки, прежде всего в КГБ, — ведь это самый эффективный способ нейтрализовать чужую агентуру в своем гнезде, но и в присматривании за всеми сотрудниками ЦРУ, не стесняясь порой использовать «жучки» и прочие спецсредства.

А тут вдруг обрывки информации, свидетельствующие об утечках из ЦРУ.

Откуда эти утечки? Естественно, от советских агентов, проникших в святая святых…

Где они, эти проклятые агенты?

Как он любил Кима Филби, долго служившего в США, как он дружил с ним! Какими только секретами не делился! И вдруг… Филби — советский шпион! Энглтона чуть не хватила кондрашка, он переживал это дело как свое личное поражение.

Англичане Гай Берджесс и Дональд Маклин, которых он тоже неплохо знал, вдруг объявились в Москве и попросили… политического убежища.

Если английские аристократы работают на русских, то почему это не могут делать американцы? Даже ответственные сотрудники ЦРУ.

Таков был Энглтон, и, наверное, именно таким и должен быть шеф контрразведывательной службы: никому не доверять, подозревать всех и упорно искать и хватать вражеских «кротов».

Когда 22 декабря 1961 года тридцатипятилетний подполковник Анатолий Михайлович Голицын, работавший в резидентуре КГБ в Хельсинки под фамилией Климов, возник на пороге дома резидента ЦРУ в Финляндии Фрэнка Фрайберга и попросил политического убежища, никто из американцев, конечно, не мог предполагать, какого кота в мешке они приобрели.

Цэрэушники порадовались неожиданной добыче и попле-вались из-за необходимости вместо ритуала над рождественской индейкой переправлять в США прозревшего подполковника, оказавшегося до безумия конспиративным.

Голицын с самого начала объявил, что КГБ уже начал за ним охоту и его могут прикончить и в самолете, и в аэропорту, если не принять особых мер предосторожности.

В конце концов запуганные им американцы доставили Голицына к Энглтону в Лэнгли.

Внешне Голицын производил прекрасное впечатление: улыбчив, обходителен, со светскими манерами и недурственной женой, когда-то подвизавшейся на артистической ниве.

Из Голицына водопадом били энергия и инициатива, он был изобретателен и зарекомендовал себя в КГБ различными смелыми прожектами, которые иногда благосклонно воспринимались начальством.

В 1952' году, в возрасте 26 лет вместе с двумя коллегами он ухитрился представить Маленкову план радикальной реформы всей советской разведки.

Время тогда было смутное, посадили шефа безопасности Абакумова, шили «дело врачей», любые новые, хотя и несовершенные идеи использовались для рубки старых голов, и Голицына мгновенно сделали большим начальником, однако ненадолго: в политбюро его план не одобрили, и калифа на час быстренько сбросили на прежнее место, посеяв в его душе вечную злобу к тем, кто не смог по достоинству оценить его золотые мозги.

Сотрудник КГБ Петр Дерябин, сбежавший еще в 1954 году, много лет спустя писал о Голицыне: «Меня поражал в нем ум вечного студента, а не оперативного работника. У него был большой рот, из которого сыпались рассказы, придававшие важность его персоне. Например, он утверждал, что в 1951 году встречался со Сталиным в Сочи. Но это неправда, ибо в том году Сталина в Сочи не было! Его голова была всегда перегружена планами, планами реорганизации всего!»

Его бы после фиаско с реорганизацией послать на укрепление райотдела где-нибудь в Пермском управлении, однако отдел кадров просмотрел обиду амбициозного чекиста, недооцененного узколобым руководством, и направил его в венскую резидентуру КГБ.

Затем — Финляндия, где Голицын тут же узрел все недостатки хельсинкской резидентуры, вознамерился всю ее реформировать, накатал телегу в Москву на резидента и в ответ получил по носу.

Предвидя окончательное крушение своей карьеры и невостребованность светлого ума, он и решил перейти на сторону врага и сделать карьеру в новом учреждении.

Энглтон и Голицын оказались роковым образом похожими друг на друга в главном: все важнейшие события, происходившие в мире, они считали делом рук КГБ, эта страшная организация проникла во все поры западного мира, манипулировала партиями и правительствами, научно-техническим прогрессом, подготавливая коммунистическую революцию.

Вроде бы ничего нового — ведь тезис о «советской угрозе», «руке Москвы» постоянно муссировался западной пропагандой, обеспечивая вливания в военные бюджеты. Да и сейчас, немного поостыв, он вновь ожил в виде угрозы «русской мафии», или «русского национализма», или «возрождаемого коммунизма».

Однако Голицын не мог ограничиться лишь общими декларациями о том, что советско-китайские противоречия — это липа, конфликт Сталина и Тито придуман КГБ, переговоры по разоружению — ловкий маневр Совдепии, жаждущей напасть на НАТО, политика разрядки напряженности — хитрый трюк, отход Хрущева от линии Сталина — втирание очков Западу, а «Пражская весна» — лишь запланированная операция КГБ.

Кое-кого он выдал: советского агента в НАТО Жоржа Пака, клерка английского адмиралтейства Вассала — это укрепило доверие к нему.

Однако где же пачки агентов в спецслужбах? Где свитые ими гнезда шпионажа?