На сцене Джоуи всегда привязан к своим барабанам, а Том, Брэд и Джо яростно сосредоточены на своих ладовых досках – они не могут носиться вокруг, как маньяки, так что интересное шоу на мне. Я обозначенное кинетическое животное, прыгун, кувыркун, черт из табакерки, Мартовский Заяц, доведенный до безумия маниакальной артиллерией тяжелого рока Aerosmith. И мои бедные ноги, которым тридцать шесть лет приходилось нести бремя акробатических трюков, наконец сказали: «ХВАТИТ! Если ты не будешь относиться к нам как положено, у тебя больше не будет ног». Ладно, я понял! Что было не так с моими ногами? Они скосились набок и выглядели странно, как у рептилии, будто они превратились в инопланетную капсулу. И я справлялся с этим так же, как справлялся с любой болью, – самолечением. Мне потребовалось время, чтобы сходить к врачу (надо было тогда и голову проверить). Когда я наконец сходил к ортопеду, доктору Брайану МакКеону из Бостонского Центра спорта, он сказал: «Сынок, у тебя все очень плохо!» На самом деле он сказал что-то вроде: «Это увеличенный нерв, который обычно возникает в третьем промежутке между четвертым и пятым пальцами. В этой области часто развиваются проблемы, потому что здесь часть латерального подошвенного нерва соединяется с частью медиального подошвенного нерва». Ладно, хватит! Я уже наслушался! У болезни было отвратительное название: неврома Мортона. Звучало настолько же плохо, насколько и сама болезнь.

Мои ноги искривились и сломались от многих лет узкой обуви и каблуков – «битловских» ботинок, – на которых я отплясывал на сцене. Поэтому я так хожу. Одно дело целый день ходить на высоких каблуках, как это делают женщины, но травмировать свои ноги на сцене по два часа каждый вечер на протяжении тридцати лет – совсем другое. Мы с моими ногами отыграли тысячи концертов. И после каждого тура они не просто горели, они были в шоке.

В феврале 2007-го я был занятым мальчиком. Мы поехали в Лондон, чтобы выступить там в Hard Rock Cafe, и там я надел один из пиджаков Джона Леннона. Там мы продвигали наше следующее мировое турне и разорвали Hard Rock в клочья. Это был первый концерт, который отыграл Том после того, как вылечился от рака горла. Выступление было охуенным, и я зажигал после того, как пообщался с английскими Бертом и Эрни, нашими фотографами, Россом Халфином и Питером Паковски из Classic Rock, с которым мы потом ужинали – вместе с Джимми Пейджем. Я не только выступил, я еще и дал интервью BBC One и BBC Two: «Скажите, Стивен, как у вас дела с вашими зависимостями? Вы с Джо все еще Токсичные близнецы?» Где они были? Блядь, они пропустили всю мою штуку с трезвостью. Что! Я был чистым двенадцать лет, трезвым, собранным и спокойным (ну ладно, пожалуй, тут я переборщил), а вы это пропустили, ублюдки? Дальше к неизбежным вопросам про внешность как у Мика и к новой издевке: «Кстати, а сколько вам лет?» Я просто ответил: «Вот же вы сенсационные ублюдки. В хорошем смысле слова». Они просто рассмеялись, им понравилось. В конце концов, я был важным гостем, и все были очень милыми.

На церемонии Brit Awards меня попросили вместе с Софи Эллис Бекстор вручить награду за лучшую международную группу The Killers. Эми Уайнхаус, моя сестра по искусству саморазрушения и насилия, вышла меня поприветствовать. Ребята из Red Hot Chili Peppers пришли ко мне в раздевалку, и я почувствовал себя плохо, потому что большинство из них были трезвыми, а я все еще плыл. «Как у тебя дела?» – спросил я Энтони Кидиса, и он ответил: «Ну, я все еще еду на поезде трезвости». И я стыдливо выпалил: «Да, я тоже!», но в то время я нюхал занзибар как в последний раз. Я дал совершенно маниакальное интервью британскому классическому рок-журналу MOJO. Я бредил о Боге, гориллах, говорящих собаках и сексе на деревьях.

Я знал, что моим ногам нужна операция и что это будет пиздец как больно, потому что группа точно заставит меня делать все как можно быстрее, чтобы скорее вернуться в тур. Мой врач лечит колени, плечи и ступни всех в «Селтикс» и «Брюинс» и положил меня в палату Ларри Берда. Я пролежал в больнице неделю с лишним, пока мне делали операцию на ноге. Мне нужно было отрезать какую-то кость и вынуть две костяшки из моих ног (они находятся в том же положении, что и костяшки пальцев). Если вы согнете большой палец над ногтем, то увидите один сустав, следующий сустав – там, где большой палец прикрепляется к ноге, и именно этот сустав в моей ноге пришлось распилить пополам, потому что он погнулся. А еще мне вытащили килограмм нервов. Нервы в ногах размером с десятицентовик, но мои были как четвертак – большие, выпуклые и травмированные до такой степени, что их пришлось вынимать. Неврома Мортона – это нервный центр в ногах. Оттуда мне и вытащили нервы, так что теперь я чувствую там только фантомную боль, как парень, которому отрезали руку, но он все еще чувствует пальцы. Чего? Так что у меня фантомная боль, к тому же мой мозг посылает к ногам электричество, ведь он думает, что нервный центр все еще там. А доктор МакКеон вытащил из моих ног Центральный вокзал Нью-Йорка.

Даже четыре месяца спустя я все еще ходил на надрезах после операции; это нужно делать, чтобы нервы начинали искриться и возвращать жизнь моей ноге. Доктор сказал, что через год все будет в полном порядке. У меня есть пара мест, которые все еще скрипят и болят, и я не знаю почему. Может, падать от любви на колени – правда больно, но еще это больно для голосовых связок и для ног – и мои мышцы в лодыжках тоже не в целости и сохранности. Я буду страдать всю оставшуюся жизнь. Эй, а какие еще новости?

Когда я вышел из больницы, то держал ноги поднятыми и купил небольшой ролик, чтобы делать ортопедические упражнения. Еще у меня был скутер на четырех колесах, я вставал на него на колени и ездил по дому. Я поставил на него гудок, чтобы все отскакивали, пока я лечу по дому. Но из-за того что это мои ноги и из-за того, кто я, вы только представьте, через полтора месяца я поднимался по лестнице на коленях, чтобы принять ванну. После шестидесяти дней карабканья по лестнице на коленях я переехал с первого