Там, откуда ты пришла, ты не одинока

Жива и любима старой челюстью

О, не плачь, ты в доме, милом доме

Баю-бай, милая леди-цыганочка

О, соловей поет ее песню в дожде

Тише, милая леди, нежная и новая

О, не плачь, ветер кричит твое имя… (Миа)

Уууу… (Миа) уууу… (Миа)

Уууу… (Миа) уууу…

Солнечный день, приходи скорей

Ты отдаешь свое сердце

Никаких разводов и отказов… да… да

(Миа)

Уууу… (Миа) уууу… (Миа)

Уууу… (Миа) уууу… (Миа)

Уууу… (Миа) уууу… (Миа)

(Миа)

* * *

В прошлом году я сказал группе, что наш следующий альбом должен называться 20 Summers («20 лет»). Они все такие:

– О, 20 лет, бро, это так круто. – Пауза. – А че это вообще значит?

– Ну, – ответил я, – знаете… это все, что у вас осталось.

И все ахнули. Людям не нравится об этом думать, но как сказал Несвященый Стивен Тайлер:

Ladies hold the aces

And their lovers call it passion

The men call it pleasure

But to me it’s old-fashioned

Times they’re a changin’

Nothin’ ever stands still

If I don’t stop changin’

I’ll be writin’ my will

It’s the same old story

Never get a second chance

For a dance to the top of the hill

У женщин в рукавах козыри

А их любовники зовут это страстью

Мужчины зовут это наслаждением

Но для меня это старомодно

Времена меняются

Ничто не стоит на месте

Если я не прекращу меняться

То буду писать завещание

Все та же история

Никогда не будет второго шанса

Танцевать на вершине холма

Я бегу по тому кругу в Санапи, а мимо бежит человек в другую сторону.

Женский голос:

– Эй, а я вас знаю.

Я:

– Неужели?

Я ухожу со съемочной площадки «Доброе утро, Америка» после очередного притворно-интимного интервью. Я иду в туалет, а за мной идет какой-то маленький говнюк. Господи! Я мочусь в писсуар: «Эй, приятель…» И поток тут же перекрывается. В смысле, как мне ссать, когда у парня, стоящего рядом со мной, внутреннее кровотечение и он тоже не сможет поссать? Мои нервы просто сдали, и из меня ничего не вышло, поэтому я направляюсь в кабинку, чтобы закончить дело. Я закрываю дверь, и у меня по спине пробегает дрожь, потому что наконец-то на меня никто не смотрит, никто меня не трогает. Я в этой комнатке наедине с моим одиночеством… и в этот блаженный момент я думаю: «Наконец-то ты в гармонии». А потом с вершины кабинки доносится женский голос: «Можно мне ваш автограф?» Я поворачиваюсь на середине дела и ссу прямо на нее. И в тот безумный момент, пока мы оба истекаем моей жидкостью, я осознаю, что жизнь – зассанство, а ты в ней – ссыкун.

Одиночество – это мир сам по себе.

Стервозная фанатка:

– Фу!

Лучшая подруга стервозной фанатки:

– Пусть закончит. Это же бунт!

Это ян ини, если можно так назвать. Другая сторона свободной, кинетической, блестящей энергии! Это глубокая пустота, тихая игровая площадка. В этой безэховой комнате моего сознания я могу говорить все, о чем думаю, потому что меня не прерывают невежественные ублюдки – иначе известные как драгоценные дети Господа.

И ох уж эти СМИ…

Стервозная фанатка:

– Боже! Так он еще и не будет играть эту старую песню!

Лучшая подруга стервозной фанатки:

– Заткнись! Они все жалуются на прессу, а на самом деле дома молятся на коленях, положа руку на Развращенный Секс, что о них напишут на шестой странице.

Я:

– Девяносто процентов того, что обо мне написано в прессе, – выдумка. Каждая газетенка в Англии распространяет безумную херню. Слушайте, пока мы не начали, сделайте мне одолжение, давайте на этот раз не говорить о наркотиках.

Монтаж дикторских голосов:

– Наркоманы Тайлер Перри вчера дали нам интервью… Бывший наркоман-рокер… Шестидесятилетний Тайлер… Косящий под Джаггера Тайлер… Только что разведенный Тайлер…

Я:

– Либо это, либо их уволят с работы. Это самая старая игра в мире.

Но стойте, почему я никогда не был на обложке журнала Wonderland? Я позвоню всем своим пресс-агентам. Даже Эван Дандо и Рейчел Вуд были на обложках. В смысле, дорогие, если даже они могут попасть на Wonderland, чем я хуже? Как много вариантов! Мне надо отсосать член или вагину? Данду или Вуд? Даже не знаю… может, я не буду сосать член, а вместо этого напишу песню с Эваном Дандо и буду тусить с Джулианом Муром и Эван Рейчел Вуд до конца вагин. Дааааа. В смысле, дорогие, если они попали на обложку Wonderland, то это стоит моего языка на их гениталиях?

Ну конечно, разумеется.

Фанатка:

– Эй, вы Стивен Тайлер?

Я:

– Да вроде бы.

Да в пизду книгу, вы и не представляете, что это за фильм. Уже видите картину?

СТИВЕН ТАЙЛЕР, стареющая, но хорошо сохранившаяся рок-звезда, угрюмо смотрит в пространство, задумчиво глядя на свой двенадцатикомнатный дом на дереве с террасы своей эксцентричной территории в Маршфилде, Массачусетс. Он говорит в цифровой диктофон, которым едва умеет пользоваться.

СТИВЕН ТАЙЛЕР: (встревоженно, но вызывающе) Я знаю, что вы не будете так уж сильно сочувствовать тому, что я сейчас скажу, но это, блядь, моя книга, так что я могу говорить, что захочу, так ведь? [Щелк!]

Он выключает диктофон и начинает снова.

СТИВЕН ТАЙЛЕР (продолжает): Для меня больше не будет все так, как было до двадцати пяти… блядь, это слишком самовлюбленно! [Щелк!]

Но если я буду слишком самоуничижительным, то напишу очередную вылизанную автобиографию, каких и так до хуя.

(Снова говорит в диктофон.)

– Иногда мне мысленно приходится возвращаться в то время, когда мне было двадцать два, просто чтобы не сойти с ума, потому что это правда отстой. Не знаю, почему, но мне неприятно осознавать, что люди уже все обо мне знают. Они знают имена моего кота, моего отца, города, где я вырос. Я говорю с людьми, и через пару часов они ни с того ни с сего спрашивают: «Кстати, а у вас все тот же кот?» Вот так я знакомлюсь с девушками в баре. Мне не придется говорить о бывшей жене или последней