Шрифт:
Закладка:
Я вчера исповедалась
У отца Георгия —
К нему плечиком прижалась
И ушла в восторге я.
Невозможно было не эксплуатировать этот его дар. Каюсь, и сама я иногда несла какую-то чушь на исповеди под слегка укоризненным взглядом, говорящим: «Ну вы же взрослый человек, что вы лепечете, как ребенок».
– Можно, чтобы не упасть в обморок, утром перед причастием принять лекарство и запить водой?
– Можно.
– А мне трудно из-за травмы стоять на коленях, можно не стоять?
– Можно.
Иногда, правда, осаждал твердо и жестко. Я пела как-то, что еда занимает слишком большое место в моей жизни, что я завишу от нее, как наркоманка… Отец Георгий оборвал: «Не говорите о том, чего вы не знаете. Я часто имею дело с настоящими наркоманами!»
И вот думаю я в эти печальные дни: неужели не тосковал он по брошенной специальности? Неужели, копаясь в сложностях того, кто что съел или не съел в пост и с какими чувствами женщина не изменила или изменила мужу, не мечтал он окунуться в древних авторов и следить за сцеплением их мыслей? Страсть к изучению древней культуры тоже сильна и не отпускает того, кто ей был предан… Возможно, поначалу он не думал, что придется выбирать – издавна ведь книжность и Церковь шли рядом, и традиционное богословие всегда было необъятным полем деятельности для историка и филолога…
По книгам Чистякова видно (и на проповедях он это говорил так или иначе не раз), что для него очевидна была взаимосвязь ксенофобии и отсутствия исторического мышления. Он пытался пробить стену исторического невежества… но современная РПЦ слишком подозрительно относится к историческому мышлению, предпочитая считать, что до нее и одновременно с ее существованием не происходило ничего… Знаю это по коллегам из Библейско-богословского института, многие из которых были вынуждены выбирать между служением и возможностью видеть и освещать положения вероучения в их исторической перспективе. Думаю, для отца Георгия отказ от служения был бы немыслим. Как и весь клир Космы и Дамиана, они напоминали иногда камешки, пытающиеся затормозить огромный каток невежества и ксенофобии, который РПЦ, всё теснее свиваясь с самыми неприглядными государственными структурами, катит на нас… Кто знает, куда бы укатился этот каток, если бы не они, не такие, как они… Помнится, в девяностые годы был такой донос: «Отец Георгий утверждал во время проповеди, будто бы Христос и есть тот Мессия, о появлении которого говорит Ветхий Завет». Смеяться или плакать? «Так это он, оказывается, открыл, – сказала подруга, – так ему надо акафисты сложить!» Но кто знает, насколько утомительно было ему сражаться с невежеством, и, может быть, именно потому он в последние годы так много сил отдавал больным детям, что там всё было очевидно, и не важно, служил он, стоя лицом к алтарю или к детям.
И, опять же, трудно поверить, что не хотелось ему писать нормальных научных книг, обращенных к понимающим, а не разъяснять азы… В одном из постов на сайте церкви я прочла воспоминания, что отец Георгий сетовал на невозможность поговорить с кем-нибудь по-латыни…
А может быть, сейчас, когда он там – in excelsior[61]– ему даровано блаженство в виде неземной библиотеки с дивно прекрасными рядами книг; lux perpetua[62] льется на стол с манускриптами, которые он, наконец отрешившись от наших суетных проблем, может разбирать и комментировать.
Requiem aeternam dona eis, Domine[63]…
25 июня 2007 г.
Наталия Трауберг
Наталья Леонидовна, каким вам вспоминается новопреставленный отец Георгий Чистяков?
Как-то отец Георгий сказал: «Христиане смерти не боятся». Это правильно. Правильно по существу. Отец Георгий умер во сне. Он долго хворал, лет пять… Об этом не очень говорили, видимо, просто не хотели, чтобы знали, но, судя по всему, болезнь прогрессировала. Но ушел он во сне, без мучений, хотя, скорее всего, до того были страдания. Остался сын Петя, остались внук Ваня и мама Ольга Николаевна – очень хрупкая, у нее уже было несколько инфарктов…
Отец Георгий был известен не только как пастырь, но и как ученый. А кем, по вашему мнению, он был в первую очередь?
Ученым, безусловно. Но он непременно хотел быть священником. Всё это происходило на моих глазах в Российском Библейском обществе – мы все были его членами в начале девяностых. Отец Георгий – я даже не знаю, какой глагол тут употребить – ну вынь да положь! – хотел стать священником. Хотя уже был диаконом и мог причащать детей в онкологической больнице, куда он продолжал ходить почти до последнего дня. У нас была такая своеобразная «игра»: мы сами назначали какой-то срок – если к нему не произойдет то, чего мы очень хотим, то уже и не надо пытаться. Его отговаривали, потом назначили срок до 3 ноября. Он побежал в Чистый переулок, где ему опять отказали. Он ко мне – я тогда неподалеку жила: «Ну, давайте еще два месяца!» И ровно спустя месяц – то есть посередине нашего нового срока – пришло решение рукоположить.
Но почему ему было это настолько нужно?
Не знаю. Он ведь был абсолютный интроверт, весь в себе, как и я когда-то, как и Сергей Аверинцев, которого, конечно же, постоянно окружали «вампиры». Да – говорун, очень красноречивый. Но ведь ему надо было выдерживать людей постоянно рядом с собой. Вот около него появилась такая «Танька в штанах» по прозвищу, которая то и дело падала на пол и кричала, что он ее не любит и не жалеет. Отцу Георгию чрезвычайно тяжело было быть рядом с людьми. Он плакал, мучился и страдал. А ведь тут каждому требовалось уже отдавать себя. И порой он просто кричал – была такая невротическая реакция, хотя это важно лишь по нашему человеческому разумению, для духовного-то понимания это не имеет значения.
Может быть, было бы легче стать католическим священником?
Стань он католическим – он тяготился бы католической дисциплиной. Ну что делать, ему необходимо было находиться в супер-сакральном пространстве. Мы на самом-то деле все, конечно же, в нем находимся, все служим литургию, но ведь он-то, в известном смысле, тут оказался первым среди равных. Светлый был человек.[64]
25 июня 2007 г.
