Поразительно, но этому убогому Лерой, кажется, нравился. Дрейтон всюду за ним таскался, и теперь Лероя всюду сопровождал лязг ножных подпорок «братца» — будто сломанная машина. Лерою звук не нравился, вгонял в мурашки. Если он ускорял шаг, ускорялся и Дрейтон, и даже если Лерой оглядывался, и их с Дрейтоном делила дистанция, убогий всеми силами старался нагнать — на лице решимость, как у разведчика на задании, шаг максимально тверд и широк.

В школе они неизменно сталкивались в коридорах. Дрейтон всегда подмечал его первым, громко звал по имени и махал рукой. Ему, похоже, нравилась роль Лероева брата — он всем так и представлялся, хоть сам Лерой отнекивался: мол, это обездоленный парень, которому дура мамаша решила помочь. Учитывая, что у Лероя в школьной иерархии изначально не было высокого статуса, маленький братец-инвалид не красил дело — в итоге Лероя приравняли к отсталым и всяким любителям поесть из носу козявок, которые выстраивались снаружи во время обеденной переменки и прилюдно, у всех на глазах, дегустировали содержимое собственных носов.

Более того, связь с Дрейтоном привела к тому, что все подколки и оскорбления, по логике вещей уготованные убогому, достались ему — по прихоти неочевидной социальной компенсации. Эй, четырехглазый, вы с мамкой, наверное, часто брательника твоего смазываете? А ты его на металлолом сдать не думал? И самое обидное: а когда ты у него в рот берешь, о подпорки не режешься?

Все это было жуть как обидно, и Лерою казалось, что справедливость чуть-чуть восторжествует, если хотя бы часть адресованной ему гадости перепадет и тому, кто в ней пусть невольно, но повинен.

Прошел почти месяц. Оскорбления, судя по всему, не выбили Дрейтона из колеи. Он умело огибал их, как летчик-ас в ураган. Но однажды в его защите образовалась пробоина. Случилось это в день, когда они всей семьей явились в дом, где отец Дрейтона убил сначала жену, а затем себя.

Идея принадлежала терапевту, к которому ходил Дрейтон, — тот решил, что прошло достаточно времени после трагедии, и Дрейтону неплохо бы наведаться туда, где все произошло. Однажды ночью Лерой подслушал, как мать говорила с отцом на лестнице — сам предмет обсуждения к тому времени мирно дрых. Лерой вышел на лестничную площадку и притаился, навострив уши. Родители обсуждали состояние его нового братца — говорили, дескать, какой он хрупкий и все прочее. Отец был против чего-то, но Лерой не был уверен, против чего именно.

— Этот тип ни разу из своей чертовой конторы не выходил — разве что на учебу. Так какого дьявола ему судить о чувствах маленького мальчика? — вещал родитель. — Здравый смысл говорит, что в его идее нет ничего хорошего, даже если за такое дело прибавку в деньгах и золотое колечко на член дадут. Куда уж там, паренек и без того весь в металлических кольцах.

— Дорогой, не надо так говорить.

— Извини, но все равно затея ни к черту.

— Но он — доктор!

— Вот именно — думаю, слушать стоит кого-то, кто на деле медицину изучал, а не олуха-психолога.

— У него есть ученая степень, награды…

— У нашего автомеханика тоже есть ученая степень, а он даже шину мне как надо не смог надуть. Помнишь?

По прошествии нескольких дней Лерой пронюхал, что Дрейтона позвали в кухню на приватный разговор. Прижавшись к стенке рядом с косяком, он стоял и подслушивал. Дело обстояло так: братца хотели отвезти в старый дом, осмотреться, примириться с ним и с тем, что там произошло. Так сказала мать. Примириться с домом, хмыкнул про себя Лерой, это же не дом, мать его, перерезал мамке пацана глотку. О чем весь сыр-бор?

Очевидно, отцу авантюра с возвращением Дрейтона в дом, где умерли родичи паренька, была не по душе, и той ночью обсуждалось странное предложение терапевта. В конце концов мать и терапевт победили в споре. Лерой подумал: Ох уж эти матери и врачи. Такими глупыми порой бывают, что хоть волком вой.

День тот выдался дождливым и промозглым, в небе собрались темные тучи. Врач — тощий мужичонка с торчащими вперед зубами — сидел с ними в машине, на заднем сиденье, между Дрейтоном и Лероем. Мать — впереди, рядом с отцом, у которого явно было настроение побухтеть о всяком-разном. Лерой радовался, что его взяли. Ему причиталось, в идеале, оказывать Дрейтону поддержку, но такой идеал — курам на смех. Втайне он надеялся, что у Дрейтона случится какой-нибудь болезненный флешбэк, он зальет всё горючими слезами, станет кататься по полу, и из дому его выволокут в смирительной рубашке, а свою старость он мирно встретит в дурке, в комнате с мягкой обивкой.

Дом оказался совсем не таким, как Лерой себе представлял. В общем, просто дом. И не было в нем ничего жуткого — ни столетней паутины по углам, ни заросшей сорной травой лужайки. Кто-то до сих пор ее подстригал, похоже. А еще дом был яркий, старательно выкрашенный — единственный сиреневый в округе. Уныние наводили только пустые клумбы (по времени года им и полагалось быть такими) да небо, давившее на крышу дома грузом серых, спутанных комков хлопка.

Внутри дом тоже не поразил — самый обычный, как кусок хозяйственного мыла. Ни пятен крови, ни опрокинутых вещей, ни меловых фигур на полу. Даже желтая лента с надписью «ПОЛИЦИЯ / НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ» не была натянута перед дверью. Скука.

— Что ж, Дрейтон, — начал терапевт. — Когда это произошло, тебя здесь не было…

— В том-то и суть, — произнес отец Лероя. — Его здесь не было. Он ничего не видел. И совсем не обязательно его сюда тащить. Добра оно ему не сделает.

— Все в порядке, — подал голос Дрейтон. — Я хочу посмотреть.

Терапевт