Все это были потенциально серьезные обвинения. Но Гастингс, тем не менее, был самым ответственным и отзывчивым из всех чиновников, которых Компания посылала в Индию. С двадцати лет его письма были полны возмущения тем, как беспринципно чиновники Компании эксплуатируют Индию и плохо обращаются с индийцами. У него было много близких друзей-индийцев, и он считал себя почетным борцом за справедливость для жителей Бенгалии. Он выступал против тех, кто грабил страну и разрушал бенгальскую экономику, и делал все возможное, чтобы вывести ее на более процветающий и устойчивый путь. Он принял конкретные меры, чтобы не допустить повторения ужасного голода 1770 года, в том числе построил великую Голу в Патне, которая сохранилась до наших дней. По словам его преемника, в Бенгалии он был самым популярным из всех британских чиновников в Индии, "положительно любимым народом".

Он даже не выглядел соответствующим образом: Гастингс был далеко не показным и громкоголосым новым богатым "набобом", а достойной, интеллектуальной и несколько строгой фигурой. Стоя у стойки бара в простой черной рясе, белых чулках и с седыми волосами, он выглядел скорее пуританским священником, собирающимся читать проповедь, чем каким-то пухлым грабителем: ростом почти шесть футов, он весил меньше восьми стоунов: "сдержанного вида, очень лысый, с лицом спокойным и задумчивым, но когда оживленным, полным ума".

В результате влияния Фрэнсиса статьи импичмента были полны явных фантазий и искажений, которые использовались в расчете на невежество аудитории в отношении проблем и личностей. Кроме того, они были плохо составлены и не содержали необходимых юридических деталей. Многие из более занимательных речей были не более чем разглагольствованиями ad hominem, в которых смешивались фальсифицированная история и недоказанные инсинуации. Гастингс не начинал свою карьеру "в качестве мошеннического подрядчика по перевозке быков". Чаит Сингх из Бенареса не был, как утверждается, "суверенным принцем". Гастингс не был тем, кто объявлял войну маратхам. Он никогда не отдавал приказа "истребить рохиллов". Евнухи Бегум Авадхской никогда не подвергались бичеванию. Защите Гастингса потребовалось много недель, даже чтобы начать исправлять многочисленные ошибки в основных фактах, которые изложило обвинение.

Импичмент продемонстрировал, прежде всего, полное невежество британцев в отношении субконтинента, который они грабили так всесторонне и с выгодой для себя на протяжении тридцати лет. Действительно, некоторые из обвинений были почти комичными: например, неграмотный и пиратствующий афганский военачальник рохилла Хафиз Рехмат Хан был отождествлен Берком с мистическим персидским поэтом-любовником XIV века Хафезом, который к моменту импичмента был мертв в могиле уже 400 лет.

Мало кто удивился, когда через семь лет, 23 апреля 1795 года, с Гастингса были сняты все обвинения. Но это дело нанесло шрам на последние десятилетия его жизни, приведя к тому, что он описал как "годы депрессии и преследования... Помимо преступлений, состоящих из самой отвратительной лжи, которые были выдвинуты против меня, все управляющие подряд, на протяжении всего хода их выступлений в суде, поносили меня самыми нецензурными словами, усугубленными грубыми и вульгарными эпитетами, примеров которых не было ни в юриспруденции этой или любой другой страны".

Судебный процесс, каким бы неправильным и ошибочным он ни был, имел один полезный результат: он продемонстрировал, что за многочисленные проступки Компании можно отвечать перед парламентом, и помог предать огласке коррупцию, насилие и продажность ИИК, создав тем самым основу для дальнейшего государственного надзора, регулирования и контроля. Этот процесс уже начался с принятия в 1773 году Акта о регулировании и был усилен Актом об Индии Питта 1784 года, в соответствии с которым политические и военные операции Компании стали предметом государственного надзора. В конце концов, кульминацией этого процесса стала полная национализация Компании семьдесят лет спустя в 1858 году, но к 1784 году надпись на стене уже была видна. В том году Александр Далримпл, ныне отставной гидрограф Компании, выразился предельно ясно и уверенно: "Ост-Индскую компанию следует рассматривать в двух плоскостях, - писал он, - как коммерческую и политическую; но обе они неразделимы, и если политика не будет подчинена коммерции, это приведет к гибели Компании".

На фоне всего этого зрелища, связанного с судом над Гастингсом ', стало понятно, что человек, посланный на его место, был выбран парламентом именно за его неподкупность. Генерал лорд Чарльз Корнуоллис недавно сдал тринадцать американских колоний Британской империи Джорджу Вашингтону, который сразу же провозгласил их свободным и независимым государством.

Теперь задача Корнуоллиса заключалась в том, чтобы убедиться, что в Индии никогда не произойдет того же самого.

По прибытии в Калькутту в августе 1786 года Корнуоллис унаследовал гораздо более процветающий Бенгал, чем разрушенный голодом пыльный болото, которое встретило Гастингса четырнадцатью годами ранее.

По крайней мере отчасти это стало результатом реформ, проведенных Гастингсом. Сама Калькутта превратилась в город-бум с населением от около 400 000 человек, что более чем в два раза больше, чем во времена Плассея. Теперь известный как Город дворцов или Санкт-Петербург Востока для его британских жителей и Рай народов, Заннат-аль-Билад для старой могольской аристократии, плацдарм Компании в Бенгалии был, несомненно, самым богатым, большим и элегантным колониальным городом на Востоке: "Представьте себе все, что есть прекрасного в природе, в сочетании со всем, что есть прекрасного в архитектуре, - писал недавно прибывший Уильям Хантер, - и вы сможете смутно представить себе, что такое Калькутта ".

Город был процветающим и быстро развивался. Все, чего ему не хватало, - это правильного планирования: "Незнакомый человек не без удивления и некоторого раздражения смотрит на город Калькутту", - писал граф де Модав. "Было бы так легко превратить его в один из самых красивых городов мира, просто следуя регулярной планировке; невозможно понять, почему англичане не воспользовались таким прекрасным расположением, предоставив всем свободу строить в самом причудливом вкусе, с самой необычной планировкой". За исключением двух или трех правильно выстроенных улиц, все остальное представляет собой лабиринт извилистых узких переулков. Говорят, что это следствие британской свободы, как будто такая свобода несовместима с хорошим порядком и симметрией".

Не только британцы преуспели в этом новом буме или жили экстравагантно: Бенгальские династии торговцев и ростовщиков также процветали. Семья Муллик , например, имела огромные дворцы в стиле барокко по всему городу и разъезжала по Калькутте в богато украшенной карете, запряженной двумя зебрами. Но бум охватил и более скромных бенгальских рабочих: к концу 1780-х годов их заработная плата выросла примерно на 50 процентов за десять лет.

Финансы Бенгалии на самом деле находились в более здоровом состоянии,